«Рыцари чести и злые демоны»: петербургские учителя XIX- н. XX в. глазами учеников

Коллектив авторов

Я согласился. Не буду вдаваться в подробности нашего путешествия, скажу только, что вечером мы были уже в Колпино, откуда решили возвратиться в город более коротким путём, т.е. избрали рельсы железной дороги. Возвратиться в тот же день в город нам не удалось, ибо застала нас на дороге весьма холодная ночь. Пришлось выпросить себе у железнодорожного сторожа короткий ночлег в его незатейливой хате. Для оправдания перед ним Михайлов выбрал наше обещание совершить пешком и обратно переход для богомолья в Колпино. В городе рано утром мы очутились в какой-то роте Измайловского полка, куда привёл меня Михайлов, уверяя, что мы идём к его знакомой купчихе, которая напоит нас чаем, а к началу уроков мы будем в гимназии. Совершенно для меня неожиданно на почти пустой в это время улице я увидел тётку Михайлова,

идущую к нам навстречу; она также нас увидела и направилась к нам. Нам снова пришлось сочинять предлог нашей встречи, и мы стали ей говорить, что за отсутствием двух учителей ранних часов нас отпустили погулять. Она уже знала о нашем отсутствии из гимназии, но сделала вид, что поверила, и категорически предложила лучше поехать домой. Она наняла извозчика, уселась с нами и сперва отвезла Михайлова к дяде, а затем доставила и меня домой. Радость моих родителей была несказанной и, вместо выговора, меня напоили кофием и накормили, но я сам был страшно сконфужен этим происшествием.

После обеда отец повёз меня в гимназию, где и сдал меня прямо директору. Оказалось, что наше совместное отсутствие в понедельник на уроках обратило на себя внимание нашего инспектора Х.И. Пернера и он послал нарочного как к моих родителям, так и к родным Михайлова с вопросом о причинах нашей неявки в гимназию. Этот запрос вызвал у нас в доме целый переполох. Нас стали искать, а тётка Михайлова. зная за племянником какие-то грехи, прямо направилась к той купчихе, куда иногда, под благовидным предлогом, уходил Михайлов. Вот на этой-то улице, где жила купчиха, и произошла наша встреча.

Отпустив отца, А.С. Воронов очень мягко попросил меня месть к его письменному столу и откровенно рассказать о мотивах моего поступка. Я ему самым подробным способом рассказал, как меня соблазнили весна, пение птиц, как все это напомнило мне пребывание в деревне и т.п. после моего рассказа А.С. заметил, что, может быть, и он, будучи гимназистом, поступил бы так же, но как директор гимназии должен меня за прогул репетиций образцово наказать. На меня было наложено наказание: целую неделю карцера и три воскресенья без отпуска домой. После меня дядя привёл и Михайлова, и нас посадили сейчас же в два (и единственные) смежных карцера, выпуская только на уроки, а на свободное время опять запирали. После отбывания карцера Михалов куда-то исчез, я никогда больше в своей жизни его не встречал. Оказалось, что за ним числились какие-то проделки и он был исключён из гимназии.

1850-е – н. 1860-х гг.

Иностранцев А.А. Воспоминания (Автобиография). СПб., 1998. С. 37 – 39.

ФЁДОР ИВАНОВИЧ ГЁДИКЕ

(1783 – ? гг.)

Родился в Пруссии, сын пастора, получил домашнее образование. В российскую службу вступил в 1810 г. учителем немецкого языка Первого кадетского корпуса. С 1811 г. преподавал латинский и греческий язык в С.-Петербургской губернской гимназии, в 1819 – 1820 гг.– латинский язык в С.-Петербургском университете. С 1822 г. – профессор Царскосельского лицея.

Биографика СпбГУ https://bioslovhist.spbu.ru/person/1060-gedike-fedor-fedorovich.html

«Гедике знал все школьные проделки, знал, что воспитанники держат тетради на коленях, чтобы с ними советоваться, или пишут на ладони то, чего не заучили, что вместо переводов перефразируют готовые напечатанные переводы латинских писателей, и, чтобы не быть жертвою обмана, принял странные обряды: садился на стол кафедры, свесив ноги, приказывал всем опустить руки под стол и прислониться грудью к столу; все это по смешной команде дурным русским выговором: «Книги в стол! Руки под стол! Тело к столу!» – с промежутками между каждою командою. Когда обряды были исполнены, он приказывал переводить – слово в слово! – подлинник: «Certatum fuit secunda re»; смысл: «Сражение было счастливо», а мы должны были перевести: «Сражено было второю вещью», то есть удерживая слова и формы подлинника. Он не допускал перевода Manlius Torquatus словами Манлий Торкват, или Манлий, украшенный золотою цепью, но требовал, чтобы переводчик непременно приискал русское

прилагательное. Я из шалости сказал: Манлий Золотоцепной. «Так есть!» – с восторгом повторил Гедике. Когда все засмеялись, объяснив ему, что цепными называют только собак, то он прехладнокровно отвечал: «Пусть лучше Манлий будет собака, чем учитель – осел». Он имел в виду, что учит нас не русскому красноречию, а формам латинского языка, и потому прежде всего хотел знать, так ли мы понимаем эти формы. Зато от него выходили очень дельные лингвисты; я сам был большой латинист и делал сочинения на латинском языке».

1815 – 1820-е гг.

Фишер К.И. Записки сенатора. М., 2008. С. 21.

ЛЮДВИГ ЛЬВОВИЧ ГОССЕ

Родился в Пруссии в 1788 г., службу начал в 1811 г. декорационным живописцем при Московском театре. В 1827 г. поступил комнатным надзирателем в С.-Петербургское Высшее училище и прослужил в нем после его преобразования во Вторую гимназию до 1852 г.

Курганович А.В. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии. Ч.1. СПб., 1880. С. 129.

Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии Ч. 2. СПб., 1894. С. 288, 360.

«Более других (о привитии хороших манер пансионерам – Т.П.) об этом заботился m-r Gosset, худенький очень юркий старичок, который, когда рассердится, бывало, сейчас начинает распекать ломаным русским языком: «Ви думай, ви большой человек, вам сэ возможно; нэт, вопречи того вам не сэ возможно», и все в этом роде».

1830-е гг.

Воспоминания В.П. Одинцова // Исторический вестник. 1900. Т. 82. С. 482.

***

«Полною ничтожностью отличались два француза, Жобер и Госсе; первый был, говорили, барабанщик наполеоновской армии. Оба они были целью постоянных насмешек любивших упражняться в остроумии гимназистов».

1850-е гг.

Лазаревский А.М. Отрывки из биографии // Киевская старина 1902. Т. 77. № 6. С. 494.

ИВАН МИХАЙЛОВИЧ ГРАЦИЛЕВСКИЙ

Родился в 1794 г., окончил Владимирскую духовную семинарию, затем отделение Восточной словесности Главного Педагогического института. Будучи студентом, написал работу «Опыт персидской грамматики», за который получил награду в 300 руб. ассигнациями. С 1823 по 1827 гг. служил учителем русского языка и надзирателем в Институте глухонемых, в 1827 – 1827 гг. преподавал географию в С.-Петербургской Третьей гимназии, в 1831 – 1837 гг. – латинский язык в С.-Петербургской Второй гимназии.

Курганович А.В., Круглый А.О. Историческая записка 75-летия С.-Петербургской второй гимназии Ч. 2. СПб., 1894. С. 289 – 290,356.

«Приятную память по себе оставил учитель латинского языка Иван Михайлович Грацилевский. Хотя и он, вероятно по духу того времени, зачастую являлся в класс, особенно в послеобеденные уроки, в нетрезвом виде, тем не менее он умел приохотить учеников к занятиям, всегда разъяснял задаваемый урок и заставлял нескольких человек повторить, чтобы удостовериться, что поняли. При упомянутом мною выше способе преподавания русского языка (см. Шестаков – Т.П.), ученики не имели н малейшего понятия о составе речи; было это уже в III классе. Грацилевский, видя бедственное положение учеников и в то же время не желая вторгаться в чужую область, стал объяснять нам общую грамматику; как он выражался потому, что нам необходимо знать её и для основательного знания латинского языка; причём зачастую повторял: «Ведь я вас не русскому языку учу, я объясняю вам общую грамматику». Ленивых учеников он всегда старался пристыдить перед товарищами и говорил им: «Если не понимаешь, то приходи ко мне, моя Евгеньюшка объяснит тебе». У Грацилевского была дочь Евгения, девушка лет 14, которая очень основательно знала латинский язык и некоторые из моих товарищей говорили, что она действительно помогала им в занятиях, когда они обращались за помощью».