Рыцари Короны
Шрифт:
Рука Андрея машинально дернулась, прикрывая застежку.
– Даже и не думай, – холодно и убедительно, как полицейский в американском боевике, предупредил он.
– Что за день такой, сплошное невезение, – сплюнул Калоша. – Ладно, мужики. Раз мне у вас ловить нечего, пойду я.
Аленка ойкнула, и он обернулся:
– Ты чего?
– Да просто странно. Так было все вежливо, «благородные рыцари», «прошу прощения» и вдруг – «мужики»! Как-то неожиданно.
– Так ведь тогда мы незнакомы были, – объяснил, удивляясь ее непонятливости, Калоша. С
Пушок издал непонятный звук и тут же спрятал морду в лапы. Калоша смерил его ледяным взглядом.
– Да, именно так, всегда удивительно вежливы. А когда уже познакомились, все свои, так чего церемониться? А может, кто-нибудь все-таки подарит бедному лепрекону пряжечку-застежечку на башмак? Так сказать, по благородству рыцарской души? Доброе дело совершит. Без хорошей пряжки у башмака никакого вида нет.
– Не подарит, – твердо заявил Андрей, которому вымогательство лепрекона явно пришлось не по рыцарской душе.
– Странно. А ведь такие благородные. Вам ведь это ничего не стоит, а мне приятно будет. Добрая память, так сказать, и все такое…
Пушок, подчеркнуто медленно, с легким рычанием, поднялся с земли.
– Ну, раз такое дело, мужики, – нисколько не расстроился вымогатель, – то я пошел. Счастливо оставаться, не горюйте, еще увидимся!
– Как же не горевать, если увидимся? – проворчал Пушок.
Калоша скорчил ему рожу, подмигнул Ольге, подхватил свой башмак, шагнул в высокую траву и моментально затерялся в ней.
– Чего это он с ботинком таскается? – спросила Оля.
– Изготавливает, значит. Делает, – объяснил Пушок.
– Сапожник? – заинтересовался и Сергей.
– Сапожник слабо сказано. Лепреконы лучшие сапожники в мире. Они такие башмаки тачают, что их только в музее выставлять. Каждый лепрекон всю жизнь один ботинок делает.
– Всю жизнь – один ботинок? Как это можно? – удивился Андрей.
– А так… Они в этом деле великие мастера и каждый стремится достичь совершенства. Посмотрит лепрекон на свою работу – все вроде хорошо. А можно лучше? Конечно, лучше ведь всегда можно. Вот он и делает еще лучше. Потом опять посмотрит и опять хочет лучше сделать…
– А разве это не бесконечно? – спросила Аленка.
– Бесконечно, ясное дело. Вот он всю жизнь и делает один ботинок. Предназначение у них, у лепреконов, видно такое. Талантливые мастера, а пользы от них никакой.
– Может быть, у них от этого и характер скверный, – предположила Аленка.
– Вполне может быть, – согласился Пушок. – От такого, у кого хочешь, характер испортится. Между прочим, если кого-то долго не кормить, то у него тоже характер начинает портиться…
– Так я и думала, что этим кончится, – хихикнула Ольга. – Пойдем, Аленка, готовить, а то у них у всех характеры испортятся.
Девочки, наконец, занялись обедом. Пушок вертелся рядом, контролируя, чтобы они больше не отвлекались. Правда, результат его разочаровал. Борщ украинский со сметаной вызвал у Пушка недоумение и даже некоторую обиду,
– До чего же это приятно, уединиться с куском колбасы… Только вот кусочки какие-то все маленькие…
Оля с Аленкой, с ложками в руках, одновременно обернулись к нему и рядом с мордой Пушка рухнул огромный, килограмма на три батон любительской колбасы в натуральной оболочке. Пушок, от неожиданности отпрыгнувший в сторону прямо из положения «лежа», принюхался и расплылся в улыбке.
– Благодарю, благородные барышни. Не зря сказано: «Лишь юная дева прелестная, фиалка лесная в глуши, странника душу поймет, и жажду его осушит…»
– Пушок, ты что, стихи сочиняешь? – удивился Сашка.
– Ни в коем случае! – мотнул тот ушами. – Это на Вагнера как-то стих нашел. И пока он с него не сошел, бедняга недели две только в рифму разговаривал. Три альбома стихами исписал…
После еды ребята разлеглись тут же, на траве, чтобы «вдумчиво переварить обед», как заявил Сашка.
– Хорошо, когда посуда одноразовая, – Андрей лениво наблюдал, как сестра убирает оставшийся после еды мусор. Плавными движениями ладошек, не прикоснувшись при этом ни к одной тарелке даже кончиком пальца, Аленка скатала все в плотный тугой шарик и взглядом отправила его в сторону Ольги. Та шевельнула бровью, шарик вспыхнул и исчез.
– Да здравствует экология! – оценил Андрей. – Девчонки, вы вдвоем, наверное, мусороперерабатывающий завод заменить сможете…
За что немедленно получил по шее. Вначале от Оли, потом и от Аленки. Одно дело, когда тебя сравнивают с лесной фиалкой, и совсем другое – с мусороперерабатывающим заводом.
Когда с трепкой было покончено, Андрей напомнил:
– Сударь Пушок, так что ты хотел рассказать про Гребень? Что это такое и как с ним бороться?
– А? – разомлевший на солнышке, обожравшийся колбасы Пушок, не сразу понял, о чем спрашивает Андрей. Потом помрачнел. – Да ни с чем там не надо бороться. Гребень что, Гребень это место. Волшебное, конечно, но ему, вообще-то, до тебя дела нет. Ты к нему со всем уважением, и оно тебя не тронет…
– Как это «со всем уважением» к месту? – перебил его Сашка. – Как может место, что-нибудь понимать?
– Да уж понимает, побольше некоторых, – неожиданно обиделся за Гребень Пушок. – Просто мы для него такая мелочь, что до нас ему дела нет. А насчет уважения, так это же понятно: костры там не разжигать, по скалам молотком не стучать, а то были некоторые, пытались кусочки на память отколоть.
– И что с ними стало? – естественно, Сашку заинтересовали подробности.
– Не знаю, – сухо ответил Пушок. – И никто не знает, не видали их больше в этих краях. Дальше, мусор не разбрасывать, и слова разные на скалах писать лучше не надо. А если что любезное по поводу окружающего пейзажа сказать, негромко так, вежливо, тоже лишним не будет.