Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы
Шрифт:
И вот Юкахайнен задумал смастерить огненный лук и такие стрелы, каких ни прежде, ни после того не видывали на свете. Ничего не пожалел он для своего чудного оружия: он выковал из мягкого железа гибкую полосу и залил ее на середине толстым слоем светлой меди, которую искусно разукрасил разными выпуклыми изображениями, выложил золотом и серебром. Из адского льна и шерсти адских оленей ссучил он тетиву, натянул ее на огненное оружие, и вот готов был наконец лук, под которым свободно мог улечься медведь, по которому наверху мог бегать борзый конь, по краям веселый жеребенок, а по рогам (рогами у лука называются изгибы по краям его, при
– Не убивай его, не прикасайся к премудрому! Со смертью его исчезнут с земли и песни, и радости, которые уйдут вслед за ним в подземное царство.
– Пускай все веселье вместе с пением исчезнет с лица земли; мне нет до них заботы, у меня одна забота – убить его!
И залег он на дороге, по которой следовало проезжать Вейнемейнену, и день, и ночь не смыкал своих глаз, боясь, чтобы смертный враг его, направляясь в дальние и туманные страны севера, не проскользнул мимо него незаметно. Однажды ранним утром взглянул Юкахайнен на северо-запад: далеко, далеко завидел на море что-то темное, синеватое. «Что бы это такое могло быть? – подумал он. – Не облако ли?» Но он вглядывается пристальнее и видит, что это не облако, а мудрый Вейнемейнен мчится по морю на своем волшебном коне, легком, как соломинка.
Быстро выхватил бледный лапландец стрелу из колчана, самую легкую, самую прямую, самую певучую, стал на правое колено и крепко утвердил свой лук на левом, потом натянул тугую тетиву и пустил стрелу, шепча свои страшные заклинания. Но первая стрела пролетела высоко над головой певца, ударилась об облака и, словно молния, разорвала кудрявые тучки. Вторая, не достигнув своей цели, с такой силой ударилась в землю, что глубоко ушла в нее, чуть не до самой преисподней. Зато третья со зловещим свистом пронеслась прямо навстречу Вейнемейнену и пронзила насквозь его быстрого коня. Вейнемейнен упал с него в волны, далеко расплескав их в сторону и покрыв большое пространство белой пеной. Поднялся бурный ветер на море, бешено разгулялись по нему громадные валы и понесли мудрого старца вдаль от берега в открытое море…
Злобно стал радоваться на берегу Юкахайнен, видя, что Вейнемейнен упал с коня в воду, и воображая, что убил его наповал своей стрелой:
– Никогда уж больше не видеть тебе, старик, – закричал он, – роскошных полей и равнин Калевалы!
Восемь дней и восемь бесконечно долгих ночей носило Вейнемейнена по глубоким волнам беспредельного моря, словно ветку, оторванную от могучей сосны бурным вихрем. Наконец, на девятую ночь силы стали изменять мудрому старцу, руки и ноги его стали коченеть от холода. Он оглянулся кругом – перед ним один и тот же бесконечный ряд волн, позади его все то же ясное небо: нигде никакой надежды на помощь.
– Горе мне, горе, несчастному! – сказал он тогда. – И зачем покинул я свою родимую сторону, зачем вздумал пуститься в дальний путь на чужбину? Видно, в наказание за это пришлось мне теперь носиться по волнам безбрежного моря, костенея от холода! Горе мне, бедному!
Но вот издалека, с туманного севера, летит орел; одним
– Ты как сюда попал?! – кричит он мудрому старцу. – Как занесло тебя на море?
Вейнемейнен от слова до слова рассказал ему все, что случилось с ним на пути в Пойолу, и то, как в течение восьми дней и восьми ночей, не зная покоя, носится он по морю.
– Да я и конца не вижу своим мучениям, – прибавил он в заключение своего рассказа, – сам не знаю, что со мною должно случиться прежде: умру ли я здесь с холоду или пойду ко дну, истощив последние силы.
– Полно, не печалься, садись ко мне на спину, – сказал Вейнемейнену орел, – я снесу тебя туда, куда ты путь держал: ведь я не забыл того дня, когда ты, вырубая лес под пашню, нарочно оставил посередине ее березу, на которой мне и птенцам моим можно было отдохнуть после долгого и утомительного перелета. Садись же и держись крепче.
Вейнемейнен с радостью вылез из воды, взобрался на спину орла, и тот быстрее мысли понес его по дороге, которою одни только ветры да тучи носятся из конца в конец вселенной; потом, подлетев к обширным границам Пойолы, бережно опустил он свою дорогую ношу на землю, а сам полетел далее. И остался Вейнемейнен один в неведомой ему стране, голодный, промокший до костей и дрожащий от холода. Не было кругом ни деревца, ни кусточка знакомого, нигде не видать было тропинки, которая бы вела на родину, и стало бедному Вейнемейнену так грустно, что он горько заплакал и долго, долго лились его слезы, а вопли далеко разносились в глуши…
В то время у Лоухи, царицы Севера, была красавица дочка, такая умница и такая рукодельница, что другой подобной и во всем свете нельзя было встретить. Вот хоть бы с солнцем, например, поспорила она, что всегда будет вставать с ним в одно время; а между тем она, бывало, уж и встанет, и оденется, и в доме-то все прибрать успеет, а солнышко только что подыматься начнет да выглядывать одним глазком из-за леса.
Как-то встала она однажды спозаранок, вымела свежим веником полы в доме, потом стала выносить сор за дворовый забор на поле и вдруг слышит, что вдали кто-то заливается плачем. Она тотчас же пошла к матери и сказала:
– Я слышала сейчас, как кто-то жалобно плакал вдали, мне кажется, что голос доносился сюда с того берега моря.
Беззубая Лоухи вышла из дома, стала прислушиваться и сказала дочери:
– Слышу и я тоже плач, только по голосу вижу ясно, что плачет это не ребенок и не женщина – так может плакать муж зрелых лет, у которого давно покрыт подбородок густой бородой.
И быстро спустив на воду челнок, она взяла в руки весла и направилась к тому месту противоположного берега, откуда слышались жалобные вопли.
Вот подъезжает она к берегу и видит, что в густом ивовом кустарнике сидит Вейнемейнен и горько плачет. Лоухи сначала приняла его за самого обыкновенного смертного, судя по его всклоченным волосам и беспорядочной, насквозь промокшей одежде.
– Глупый ты, неразумный старик, – сказала она ему с насмешкою, – каким это ветром занесло тебя в наш далекий край?
Вейнемейнен взглянул на нее с досадою и отвечал:
– Сам я и без тебя знаю, что попал в дальнюю, чужую, незнакомую мне сторону; сам знаю, что мне здесь хуже будет, чем на родине, и что нельзя мне здесь ожидать себе такого почета, как там.