Рыцари кувалды
Шрифт:
Никита присел и провел кончиком световода по чугунной шкуре кольцевой трубы. Оболочка расселась, как от удара бритвой.
«Ну вот, видишь, как славно…»
С жестокой усмешкой Никита Кляпов выпрямился и напоследок оглядел колышущиеся полотнища полусвета и соломенно поблескивающие стены в серых ветвящихся жилах. Потом ему в голову пришло, что у него в любом случае останутся в запасе несколько минут, чтобы вдоволь всем этим налюбоваться…
Осмотрел запястье, несколько раз сжал кулак, но вены так и не проступили… Или, может
Никита отвернул лицо – и полоснул. Боли он не почувствовал – разрез, надо полагать, был не толще микрона. Пошевелил кистью, надеясь, что боль все-таки возникнет. Наконец решился взглянуть. Нигде ни царапины. Не веря, полоснул еще раз… Да что же это? Неужели сломалось?.. Нагнувшись, дважды чиркнул по кольцевой трубе. Чугунного цвета шкура расселась, расползлась крестообразно…
Сомнений быть не могло: оборванный световод резал трубы – и только.
«Болтуны… – с омерзением подумал Никита Кляпов. – „Осторожно!.. Палец отхватишь!..“ Болтуны…»
Никита отшвырнул «бритву» и огляделся, стиснув кулаки. В окно пятиэтажки он уже прыгал. Когда выдирался из объятий… При мысли о кукле Маше Кляпова передернуло от омерзения.
Минутку, минутку… А если надеть на голову пластиковый пакет и обмотать шею световодом?.. Взять световод подлиннее – и мотать, мотать, пока хватит дыхания… А размотать он уже потом не успеет… Даже когда струсит – в последний момент… Решено.
Волоча за собой пятиметровый шнур, Кляпов вышел на перекресток между четырех опор. Следом катила осточертевшая надзорка.
«Хорошо, что мешок непрозрачный… – испуганно мыслил Никита. – Или плохо? Не знаю…»
Ему очень не нравилось, что он уже боится.
«Неужели не смогу?..»
Хотя бы попробовать…
Бросив ломик на покрытие, он надел на голову мешок, выдохнул и сделал первый виток по горлу. В следующий миг его подбросило, обдало жаркой болью, перед глазами закривлялись ярко-зеленые амебы – и Никита судорожным движением сорвал с лица липкий от пота пластик. Первое, что он увидел, было глянцевое чернильное рыло надзорки.
Лишь несколько секунд спустя до Никиты Кляпова дошло, что ему просто-напросто дали щелчка.
– Ты что? – заорал он на припавшую к покрытию тварь. – Сволочь ты поганая, ты что себе позволяешь? Я кого-нибудь трогал? Я чьей-нибудь жизни угрожал?..
Тут он запнулся, сообразив, в чем дело.
– А-а… – протянул Никита и жутко при этом оскалился. – Значит, и себя тоже нельзя?..
Он медленно нагнулся и подобрал с пола ломик.
– Ах ты мразь… – выдохнул он, занося железо.
Надзорка не двинулась с места и терпеливо снесла удар, а вот Кляпов руку себе так отсушил, что чуть не выронил ломик. Секунды три стоял, уставив безумные глаза на угрюмо неподвижную тварь, потом вдруг обессилел и побрел к стене. Присел, положив железку на колени, и вдруг истерически захихикал. Все правильно… По-другому
Одному Богу известно, сколько времени он просидел так под этой стеной, скорчившись и уткнув лицо в колени. Потом его вдруг оглушило пронзительное злорадное чириканье, и Никита нехотя поднял голову. Перед ним, встопорщив шерстку, бесновался давешний лупоглазый знакомец, чуть было не похитивший утром его инструмент. А вскоре в поле зрения попал и Василий, с самым грозным видом направлявшийся прямиком к Никите.
– Ну? – спросил он, поворотясь к лупоглазому.
– От! От! – Зверек подпрыгивал и тыкал розовым пальчиком в кончик ломика.
Василий вгляделся, и в течение нескольких секунд его широкое смуглое лицо выражало только оторопь и ничего кроме оторопи.
– Телескоп! – выговорил он наконец. – Это же не наш ломограф! Это чужой!.. Зой! Сьок?
– Зой… – растерянно чирикнул Телескоп, не сводя выпуклых глазищ с ломика. Сложное это понятие, должно быть, никак не укладывалось в его пушистой головенке.
20
Что нужно отроку в тиши?..
Днем гулкие светлые комнаты «конуры» теряли таинственность, и сквозное здание становилось похоже внутри на обычную городскую незавершенку: линолеум настелен, стены и потолки побелены, осталось навесить двери, вставить стекла – и сдавай под ключ. Сведенные гримасами предметы, разбросанные где попало, тоже, как это ни странно, не нарушали общей картины, поскольку решительно в нее не вписывались. Ночью – другое дело…
В одной из комнат второго этажа, примостясь на краешке твердой вечномерзлотной кровати, сидел задумчивый Ромка. Трехспальное ложе сияло полировкой, ласкало глаз нежными тонами квадратных подушек и немилосердно леденило задницу. Ромка не раз уже спрашивал Лику, как это ее угораздило сотворить декорацию-холодильник, но та вечно начинала плести в ответ что-то возвышенное и непонятное. Сама, короче, не знала…
– А вот фиг вам!.. – еле слышно выдохнул Ромка.
Закусил губу и снова сосредоточился.
Через некоторое время в том углу, куда был направлен напряженный взгляд Ромки, прямо из воздуха отвесно полилась тоненькая серая струйка. Достигнув пола, она, однако, не растекалась лужицей, а оседала покатым холмиком.
Наконец Ромка расслабился, и струйка оборвалась. Поглядел исподлобья на окутанный белесым облачком бугорок и досадливо дернул краешком рта. Черт его знает, что такое… То ли гипс, то ли алебастр. Когда оно вот так первый раз посыпалось из воздуха, было даже забавно… Однако Ромка-то сейчас пытался намыслить сигарету! Одну-единственную, с белым (чтобы не отвлекаться на цвета) фильтром… Начал-то он, конечно, с пачки «Мальборо», но раз за разом все упрощал и упрощал задачу. Бесполезно. Из воздуха сыпался один только серый строительный порошок.