Рыцари морских глубин
Шрифт:
Зуев вскоре стал капитаном второго ранга, а позже поступил на учёбу в академию Генерального штаба.
К десяти «адмиральским» суткам командир корабля Каутский прибавил ещё шесть «за умелые действия во время ракетных стрельб на приз Главкома ВМФ». Ещё сорок пять «камчатских» положенного мне краткосрочного отпуска с выездом на родину. Плюс десять на дорогу. Гуляй, морячок!
Счастливый по уши хмурым ноябрьским утром 1963-го года на самолёте «ТУ-104» я вылетел в родной Новосибирск. Это было время, когда люди страны Советов вновь мёрзли в очередях за хлебом,
Вечером того же дня, выйдя из аэропортовского автобуса, я лицом к лицу столкнулся со своим бывшим «отделённым» Вячеславом Мосоловым. Уволенный в запас незадолго перед моим отпуском, старшина шёл в компании друзей. Модное пальто–реглан нараспашку. Бежевый бостоновый костюм, яркий галстук. Сверкают новенькие туфли. На чёрные, со смолью, кудрявые волосы сыплет мелкий снежок. Лицо красное, в зубах «беломорина». Таким он мне и запомнился: хмельной, весёлый, радостно–задорный. И всё с иголочки на нём, отглажено. Всё чики–брики! Моряк — он ведь и в Африке моряк!
— Привет, молодой! Вот так встреча! — изумлённо вытаращился на меня Мосолов. — Как там на лодке без нас, годков, управляетесь?
— Здравия желаю, товарищ старшина первой статьи! — привычно вскинул я руку к бескозырке. — Всё нормально. Справляемся.
— Не козыряй… Я уже гражданский. Да и ты не «молодой». По третьему году служите. «Весёлые ребята»!
— Так точно, товарищ старшина…
— Ну, заладил… В отпуск прибыл?
— Так точно!
— Желаю хорошо отдохнуть… А я в НЭТИ поступил, на заочное… Счастливо отслужить! Не забывай — «весёлые ребята» вы сейчас на лодке. Учите молодых уму–разуму как мы вас учили: строго, но справедливо!
Придирчивым взглядом, как на корабле, осмотрел форму на мне, изъянов не нашёл, гордо заметил приятелям:
— Мой бывший подчинённый. Ну, отпускник, держи «краба»! — подал Мосолов на прощание крепкую моряцкую руку. Его краткие слова напутствия нам, заменившим на лодке годков, уволенных в запас, и есть ответ на вопрос, кто такие «весёлые ребята». А «весёлые» мы от того, что в наряды реже ходим. За нас молодые матросы бачкуют, дневалят, в трюмах грязь убирают, в отсеках метут, круглое таскают, плоское катают. Но главная «весёлость» в том, что на третьем году матросы–срочники в отпуск едут.
Мы обнялись с Мосоловым и расстались. Я торопился в Тогучин, на электричку. Он к подруге на свидание.
— Вернёшься на лодку… — Мосолов придержал меня за плечо, глубоко вздохнул. Он был в гражданской одежде, но в душе ещё жил заботами дружного экипажа К-136, скучал по нему. Встреча со мной и обрадовала, и разволновала его.
— В общем, сам понимаешь, что сказать там…
К сожалению, больше я никогда его не встречал.
Как я провёл двухмесячный отпуск, рассказывать долго. Упомяну лишь некоторые эпизоды.
Из Новосибирска в Тогучин я приехал на электропоезде. В Тогучине навестил тётку Полю, переночевал у неё, а наутро двоюродный брат Петька Цыганков, работавший шофёром в «Сельхозтехнике», на грузовике «ГАЗ-51» повёз меня в Боровлянку. На ухабистой,
— Может, повернём назад? — понимая, что с машиной творится неладное, неуверенно предложил я, оглядывая припорошённые первым снежком поля.
— Как–нибудь дотянет последние мили мой надёжный друг и товарищ мотор, — вместо ответа пропел Петька, упрямо накручивая баранку, полный решимости порадовать дядю Гришу и тётю Фаю приездом сына–моряка. А «надёжный друг и товарищ» стучал всё сильнее и звонче. Когда мы подъезжали к воротам родительского дома, казалось, все поршни вот–вот повылетают из–под капота.
Вкладыши одного из шатунов выплавились, и обратно Петька отправился добивать неисправную машину со снятым с коленвала поршнем и с заткнутым тряпками цилиндром. В тогучинском гараже «Сельхозтехники» за эту горемычную поездку Петьку прозвали «безбашенным Цыганком». Но уехал он не сразу, а через неделю, остался гостевать у нас по случаю моего отпуска.
— А-а, семь бед — один ответ, — махнул он рукой.
В тот вечер в нашем доме собралась почти вся деревня. Местные парни смотрели на меня с завистью. Мальчишки с восхищением. Девчонки с восторгом. Старики с уважением. Отец ходил гоголем и всем повторял:
— Сын в морфлоте служит… Подводник!
Мальчишки шныряли во дворе, по очереди примеривая мою бескозырку. Пришли друзья детства: Артур и Витька Кольмай, Вовка Бахман — Розин. Моего приятеля, первым научившего меня скакать на лошади, звали по имени матери Розы: Вовка Розин. Он был хромой: левая нога колесом. Выпал из седла, зацепился ногой за стремя. Лошадь протащила его галопом по кочкам. Тогда и стал парнишка инвалидом. Вовка Бахман — Розин раздавал корм телятам на колхозной ферме, когда до него дошла новость: «Генка Гусаченко с подводной лодки на самолёте прилетел!».
Но вот уселись за столы. Народу набралось не меряно. Боровлянцы во все глаза смотрят на моряка. Ближе всех ко мне друзья отца: одноногий фронтовик дядя Петя Демидок, славный кум — киномеханик Иван Лященко, моторист маслозавода Иван Рязаев, физрук школы Николай Останин, шофёр Иван Кустаровский, заготовитель Геннадий Попов. Сидят чинно, степенно, негромко переговариваются, посматривая на меня.
— Формочка что надо…
— Морфлот, ясное дело…
— Орденов — аж два!
— То не ордена… То знаки воинской доблести. Второй класс… Отличник ВМФ… У мово Митьки такой…
— Будет врать–то…
— Говорю тебе — такой же! Только у моряков с якорем, а у Митьки с крылышками и с винтом…
— Хрен у него с винтом! Он же в стройбате служил!
— Га–га–га…
— Да будет вам…
Спорят тихо. Благо, первой стопки ещё не приняли. Бросают взгляды в мою сторону.
— Третий моряк в нашей Боровлянке. Мишка Захаров, Колька Луконкин. Теперь вот, лесников сын.
— Ох, и пьют морячки…
— Поглядим… Отец–то, Григорий Зиновеич, силён на выпивку мужик…