Рыцари морских глубин
Шрифт:
…Владивосток, жаркий июль 1964-го… Бухта Змеинка. Одинокий пирс у пустынного берега под сопкой, кудрявой от молодых, широколистых дубков. День безветренный и знойный. Чайки пищат над синей гладью бухты. В молчаливо–гордом одиночестве хищной щукой притаилась здесь К-136. Корпус лодки, её высокую боевую рубку с тремя пустыми ракетными шахтами облепили матросы, мотористы, торпедисты и другие подводники с малярными кистями. Скребут, чистят, красят лёгкий корпус, отбивают по нему белую ватерлинию. Лодка только что вернулась с ходовых испытаний, успешно проведённых, и теперь экипаж готовится к военно–морскому параду в Амурском заливе. Сразу после парада мы снимемся с якорных бочек и уйдём на Камчатку, а потому ракетные шахты не совсем пусты: офицеры,
Игорю Ставицкому и мне поручено нарисовать на рубке тактические номера лодки и метровой величины знаки: военно–морские флаги в белых кругах и пятиконечные красные звёзды. Это символы боевых успехов корабля, означающие: «Отличный корабль», «Лучшая электромеханическая боевая часть на флоте», «Приз Главкома ВМФ за ракетную стрельбу». Мы вырезали трафареты и без проблем нанесли изображения на свежую зелёную краску. Но как быть с двухметровыми номерами? Стоя на узкой доске подвески лицом вплотную к гладкой стене шахтного ограждения, не отступишь назад, не посмотришь со стороны, как разметить и прочертить мелом нужные линии. Под тобой семь метров высоты и ещё двадцать метров глубины рядом с лодкой. Игорь, стоя наверху, страховал меня, опускал на штерте ведро с краской и кисть. Я держался за веревки подвески и соображал, как написать белилами двухметровые цифры «496» с обеих сторон рубки красиво и чётко, прижавшись к обшивке рубки и ничего не видя перед собой. Выручила деревенская смекалка. Я вспомнил, как отец размечал доски для кромления. Натрёт горелой головнёй шнур, наложит его на нужную часть, туго натянет и отпустит, а на поверхности остаётся прямая чёрная линия.
— Отмеряй наверху ширину, намеляй мелом шпагат и накладывай на те метки, крепко держи, а другой конец мне опусти, я внизу сам отмерю, — задрав голову вверх, сказал я Игорю. Он быстро смекнул, что требовалось делать, и вдвоём мы быстро расчертили контуры огромных цифр. Закрасить их не составляло труда.
Работать с Игорем одно удовольствие. Улыбается сверху, краску в обрезе из–под тараньки опускает на тонком штертике. Я на него снизу смотрю, строжусь:
— Ты поаккуратней, молодой, а то как в прошлый раз опрокинул мне на башку банку сурика.
От напоминания о неприятном для меня происшествии, когда после долгого оттирания растворителем волосы всё же ссохлись, и доморощенному парикмахеру — мотористу Славке Скочкову пришлось оболванить меня ножницами, Игорь заржал жеребцом. Штертик задёргался в его руке, белила плесканулись через край, и он чуть было снова не обляпал меня краской.
Я беззлобно погрозил кулаком.
— Ну, салажня зелёная! Получишь у меня!
— Виноват, тащ старший матрос! Исправлюсь! Какие мои годы?!
Игорь пришёл на лодку на год позже меня, но скоро завоевал симпатии всего экипажа улыбчивостью, дружелюбием, исполнительностью, отличным знанием специальности штурманского электрика и эрудицией. На службу его призвали с третьего курса пединститута, и конечно, это обстоятельство значительно возвышало его в наших глазах. Помимо всего прочего, до призыва на флот Игорь занимался в аэроклубе, летал на спортивном самолёте «Як-18». В свободное время он подсаживался в кубрике на мою койку, и мы подолгу болтали о родном Новосибирске.
Игорь подтянул повыше подвеску подо мной, подвязал концы. Я продолжил покраску
— Расскажи, Игорь про аэроклуб, — прошу его, закрашивая первую цифру.
— Иду, бывало, с аэродрома, — мечтательно рассказывает Игорь. — Запыленный, усталый после полётов, неспеша так иду… В правой руке лётный шлем, а левой веду подругу. Она идёт рядом и чуть позади, положив свою руку мне на плечо, и я придерживаю её вот так, за кончики пальцев. Представляешь?
Я представляю… Тёплый августовский вечер. Трава вдоль взлётной полосы колышется от сверкающего самолётного винта. Красный диск солнца касается кромки лётного поля. Он — статный красавец в потёртой хромовой куртке, вышагивает неспеша,
— Ну, вы там баланду поменьше травите, поспешайте… — грубо обрывает приятные грёзы старпом Куренков. Всю малину испортил своим рыком.
— Как в том анекдоте, — как только грузная фигура старпома скрылась за ограждением рубки, прокомментировал его приход Игорь Ставицкий. — Мужчины пили вино, играли в карты, женщины показывали стриптиз, но заявился Боб со своими стихами и всё испортил.
Скоро, сойдя на берег, мы любовались изящными красно–звёздными знаками и ослепительно–белыми цифрами, написанными нашими руками. В душе мы ждали похвалы от старпома, но капитан третьего ранга Куренков, озабоченный подготовкой к предстоящему походу, лишь коротким взглядом окинул наше «художество», как само собой разумеющееся, что по иному и быть не могло. Сделал пометку в записной книжке «выполнено» и заторопился дальше «воодушевлять толпу на боевые подвиги» крепкими отборными матюгами. Над гладью притихшей бухты эхо долго разносило отголоски бранных слов, солёных, но совсем не морских.
В жаркий полдень утомлённая духотой команда, уставшая от покраски, спряталась на сончас в прохладные отсеки. Пользуясь обеденной передышкой, мы с Петрухой Молчановым улизнули на дикий пляж. Там было не так уж много народу, но зато большинство купающихся — молоденькие девушки. Одна из них, русалкой распустив длинные мокрые волосы, вышла из пены прибоя, прилегла на покрывало, раскинула, подставляя солнцу, руки и ноги. Голубой купальник чётко обозначал откровенные выпуклости на загорелом теле. Я закатал синие флотские трусы, изобразив из них нечто плавок, и незаметно подобрался к девушке. Она лежала, прикрыв лицо газетой. Её соблазнительные бугорки совсем рядом. Как хочется притронуться к ним! Вдруг она приподнялась, удивлённо посмотрела на меня. В ямке между её грудей поблескивали капельки воды. К щекам прилепились песчинки. В раскосых глазах любопытство.
— Ты кто? — просто спросила она.
— Геннадий… По комсомольскому набору из Тамбова… Приехал строить ваш Владивосток, — брякнул я первое, что пришло в голову. Ума не приложу: почему именно такую чепуху замолол я тогда под впечатлением её прелестей?
— А я Светлана. Десять классов закончила. В медицинский поступаю… Поплыли?
— Поплыли…
Она нырнула в набежавшую волну, легко, вразмашку, поплыла. Я, по–собачьи загребая перед собой, легкомысленно последовал за ней. Не знаю, сколько мы плыли, но когда я оглянулся, люди на берегу показались маленькими фигурками. «Вай–вай, — подумал я в страхе. — Я уже выбился из сил, а мы всё ещё плывём в сторону моря. Нет, с русалкой мне дальше путь заказан. Пока не поздно, надо поворачивать оглобли обратно. Всё! Приплыли…».
Забыв о стыде за своё неумение состязаться с девушкой в плавании, развернулся и поспешил к берегу. Однако, поздно спохватился, силы покинули меня. Руки сделались ватными, я стал захлёбываться и не сидеть бы мне сейчас за дневником, если бы Светлана не обернулась и не пришла на помощь.
— Опирайся на моё плечо, — спокойно и уверенно сказала она.
Я ухватился за неё и долго не мог отдышаться. До берега оставалось совсем немного, когда девушка ослабела и была не в состоянии поддерживать меня. Она всё чаще приныривала, хакала, глотая воду, и наверно утонула бы вместе со мной, но я отпустил её, и сам, как мог, начал отчаянно грести. И вдруг руки зацепили камни на дне. Я встал на ноги, спотыкаясь и падая в изнеможении. Воды оказалось чуть выше колен. Трусы сползли вниз. Одной рукой я поддёрнул их, сделал несколько шагов вперёд и бессильно упал на кромку берега. Рядом упала она. Волны накатывались на стонущие наши тела, и воздух со свистом вырывался из открытых ртов. Безвольно разбросив по песку руки, с прерывистым дыханием моя спасительница укорила меня вопросом: