Рыцарская сказка

Потапов Александр Михайлович

Рассказ Брана произвел на его товарищей должное впечатление. На него смотрели как на выходца с того света: и с сочувствием, и с опасением – не осталась ли на нем колдовская зараза. Общее мнение высказал самый старый из стражников – Фурт:

– Молчим об этом по гроб жизни. Узнает Брингильда, что ты ее видел, – конец тебе. Да и нам тоже.

Иоганна же приключение Брана просто потрясло, но по несколько другой причине, нежели остальных. Встреча со старухой основательно взбудоражила стражника, возбудив в нем одновременно и надежду на… На что, он и сам точно не знал, и в

то же время мучительные сомнения: превратится ли эта надежда рано или поздно в уверенность или растает уже завтра утром? Все время, пока Бран говорил, Иоганн не сводил с него глаз: ему казалось, что устами Брана к нему обращается сама судьба и он понимает скрытый смысл ее слов.

«Два таких события в один день! И я еще сомневался, – думал Иоганн. – Значит, Брингильда – моя соломинка. Лучше ухватиться за отточенное лезвие меча, раз судьба так решила. А Бран… Что ж, я и сам выбрал бы, наверное, его». Иоганн поразился, как ясно и легко складывались в голове в единую цепь такие разные звенья: Брингильда, Королева, Повелитель и Бран. Им овладело странное ощущение предопределенности всех будущих событий, будто они уже теперь существуют и просто лежат где-то в небесной кладовой до положенного срока, по истечении которого всемогущая рука будет по очереди доставать их и заполнять ими назначенный день. Облегчение и радость наполнили его душу.

«Раз все предначертано, – продолжил он, – значит, я могу не бояться промаха или ошибки: что бы я ни решил – так и должно быть. Даже если все закончится плохо, я могу не терзаться, не рвать волосы на голове, не кусать локти, не биться головой в стену и не вспоминать с огорчением непрестанно один и тот же роковой миг, когда все решилось, и мне не страшно разъедающее изнутри чувство вины перед самим собой».

Между тем за столом продолжился шумный разговор. Громче всех звучал голос Грисуара, высокого, не столько здорового, сколько жирного детины, довольно наглого и грубого. Грисуар хвастался, как, стоя утром на посту у главных ворот замка, стянул с привозивших в замок продукты телег горшок коровьего масла и тут же сожрал его в свое удовольствие.

– Молодец, я бы тоже… того… съел бы чего-нибудь, – поддержал его Гридигат.

Разговор перешел на гастрономическую тему, и все разом, перебивая друг друга, стали вспоминать, кто что больше любит и кому чего особенного довелось отведать.

– Иоганн, помнишь жареного фазана, которого мы свистнули прямо со стола у Грифо?! – воскликнул Корыто.

Иоганн продолжал молча лежать на топчане, заложив руки за голову и глядя в потолок. Стражники разом умолкли, недоуменно переглянулись между собой и вдруг громко расхохотались.

– Видать, Тритон лихо его отделал, все зубы повыбивал, вот он и не хочет про еду разговаривать, – предположил Гридигат.

– Да нет, он влюбился в Хильду и теперь сохнет по ней, – закричал Корыто, захлебываясь от смеха.

– Дуралеи, вы не знаете Иоганна. Он думает, как ему занять место Лейзера при Королеве, – многозначительно произнес Грисуар.

– А что, он может сойти. Правда у Лейзера нос на два пальца короче, чем у нашего Иоганна, и на голове уши, а не оттопыренные

капустные листья, ну а в остальном вполне, – съязвил Гридигат.

Каждое слово сопровождалось шквалом смеха не потому, что было смешно, а просто все были возбуждены и могли смеяться по любому поводу. Иоганн не обращал на них внимания и продолжал лежать, но в душе у него уже в который раз уже за последние месяцы возникло какое-то глубокое раздражение. А раздражало Иоганна не поведение стражников, а то, что он сам почему-то не мог также бездумно веселиться и быть таким же самодовольным.

Тогда Бран подошел к нему и, пнув ногой топчан, шутливо воскликнул:

– Что? Лежать?! Когда я, начальник караула, стою!

Иоганн беззвучно взглянул на него, оставаясь в прежней позе, и опять перевел взгляд на потолок. Бран, озадаченный непонятным поведением Иоганна, хлопнул его рукой по животу и, отскочив, опасаясь ответного удара, крикнул:

– Вставай, лежебока!

Иоганн лениво поднялся с топчана и направился к выходу. Бран из любопытства последовал за ним. Они вышли наружу. Кругом властвовала тьма, различались только зубчатые стены замка и башни – они выглядели более черными на фоне темного, безлунного неба, лишь кое-где проколотого первыми вечерними звездами. Иоганн долго подбирал подходящее начало предстоящего разговора с Браном. Тут можно все испортить одним словом, но Бран опередил его:

– Мрачный ты сегодня.

– Надоела мне такая собачья жизнь, а тебе вроде ничего, нравится?

– Нравится, как кабану на вертеле.

– Что-то я от тебя раньше такого не слыхивал, – усмехнулся Иоганн.

– Мне эта служба как колючка под хвост, да что толку об этом языком трепать? Ничего не изменишь. На роду нам с тобой так написано.

– Я тоже так считал, только теперь у меня другие мысли.

– Да все твои мысли – бочка пива и баранья нога, – усомнился Бран.

– И это тоже, – согласился Иоганн, – но мои мысли и тебя касаются.

– Ну? – заинтересовался Бран.

– Хочешь вместо Тритона командовать караулом? – у Брана приподнялись брови. – Или бросить службу и купить небольшую ферму? – У Брана округлились глаза. – Если тебе и этого мало, можешь занять место сэра Рейнхольда и получить замковую стражу в придачу.

Бран было разинул рот, но опомнился и, не скрывая разочарования, упрекнул Иоганна:

– Я думал, ты дело какое скажешь.

– Но ты не отказался бы…

– Да ну тебя, – отмахнулся Бран. – Чтоб Королева сделала меня рыцарем – да ты ополоумел.

– Эта королева – нет, а другая – да.

– Какая другая? – изумился Бран.

– Брингильда!

– Слушай, Иоганн, я всегда считал тебя самым умным из нас, но, видать, Тритон и вправду сегодня тебе все мозги вышиб.

– Мои мозги пока что на месте, и я вот что хотел у тебя спросить. Ты ведь раньше меня попал в замок, ты когда-нибудь слышал про Повелителя?

– Нашел, про кого на ночь спрашивать, – Бран укоризненно покачал головой.

– А кто это? – настаивал Иоганн.

– Да откуда я знаю? Слышал только, что его сама Королева боится… Больше, чем ты Тритона. А тебе-то что?