Рыцарство от древней Германии до Франции XII века
Шрифт:
Вильгельм Рыжий, король Англии с 1087 по 1100 г., любил рыцарей больше, чем дам. Но его мужественное поведение явно исключает напрашивающееся обвинение в женоподобии. Он приобрел репутацию сурового воина и прозорливого короля, которому Роберт Короткие Штаны не зря доверил Нормандию на время крестового похода. Он был тверд и грозен для соседей — графа Эли дю Мэна или для сына короля Филиппа I, юного Людовика, посвященного в 1098 или 1099 г. (король с 1108 г.). Но в июле 1100 г. несчастный случай на охоте, случайная стрела — если это было так — оборвала его царствование и его жизнь.
И тогда третий брат, тот самый Генрих Боклерк, ждавший своего часа, понял, что час настал, и захватил в 1100 г. Англию, а потом, в 1106 г., — Нормандию. Он любил только собственную власть и умело ее укреплял.
Оба старших брата снабжали деньгами молодых и легкомысленных рыцарей. Роберт Короткие Штаны был первым из молодых мятежных князей, чьи несколько лет странствий (1077–1079) со
«После смерти папы Григория [1085], Вильгельма Незаконнорожденного [10871 и других набожных государей почтенные обыкновения наших предков были почти полностью упразднены на Западе. Те носили скромные одежды, хорошо подогнанные к формам тела. Они были весьма умелыми в верховой езде и скачках, и во всем, чего требовал разум. Но в наши дни старинные обычаи почти целиком сменились новыми выдумками. Бойкая молодежь усваивает женскую изнеженность; придворные-мужчины стараются понравиться женщинам за счет сладострастия во всех видах. На сочленениях ступней, там, где кончается лодыжка, они помещают подобие ужиного хвоста, поражая взоры сходством со скорпионами. Слишком долгая кайма их одежд и плащей волочится по земле; они закрывают кисти рук, что бы ни делали, длинными и широкими рукавами и, отягощенные этими излишествами, неспособны ни быстро ходить, ни делать что-либо полезное. У них бритый лоб, как у воров, а на затылке они носят длинные волосы, как девки»{434}. Возможно, эту моду ввел Фульк Глотка, граф Анжуйский, чьи деформированные ступни вынуждали его носить длинные башмаки, а потом она распространилась при дворе Вильгельма Рыжего в атмосфере пиров и азартных игр, среди «женоподобных» мужчин.
Самое пикантное, что в тысячном году Вильгельм из Вольпиано, напротив, находил неприличной моду на короткие волосы, новую в то время: он считал, что она указывает на гомосексуальные наклонности! Во всяком случае когда при дворе короля Роберта Благочестивого ее ввели южане из свиты королевы Констанции, эта мода очень скоро произвела фурор среди знати королевской Франции и Бургундии!{435} Надо полагать, пристрастия в одежде облагораживаются по мере их старения, как сами одежды при этом изнашиваются… Разве рыцари, которым подражали другие классы общества, как заметил еще Ордерик Виталий, не должны были испытывать потребность изменять моду, притом достаточно часто, подтверждая свое особое положение?
Однако в других местах «Церковной истории» зарождающаяся куртуазность вполне сочетается с почтением к Богу и святым — в те самые моменты жизни, в какие мы застаем этих людей в залах или «дворцах» (aulae), смежных с княжескими или сеньориальными донжонами. В зале Конша рыцари беседуют более или менее серьезно; в присутствии дамы они рассказывают о своих христианских сновидениях и обсуждают их толкование{436}. Далее мы узнаем, что один молодой рыцарь взял с собой в паломничество перчатки своей «подруги» и отдал их в качестве милостыни встречному нищему, потому что больше подать было нечего{437}. Дворы были также местами, где шли разговоры о паломничестве, о священной войне, об «обращении» — капеллан Гуго Авраншского, в эпической манере рассказывавший о житиях святых рыцарей, вызвал настоящий религиозный подъем{438}.
Иногда мы можем обнаружить проявления некоторой власти женщин. Вот, прежде всего, Мабиль Беллемская, наследница крупной сеньории. Она ведет себя как настоящий сеньор, совершенно не опираясь на мужа. В 1060-е и 1070-е гг. она была полноправным действующим лицом вендетты или феодальной войны, пользуясь поддержкой вассалов и, говорят, прибегая к яду; впрочем, в 1073 г. ее схватили и убили враги прямо в постели, и похоронена она была в аббатстве Троарн, причем эпитафия на ее гробнице достойна посвященного сеньора: она именуется «щитом родины» и «твердыней границы» (нормандской){439}.
Многие из ее современниц все-таки больше
118
Надо мимоходом отметить, что в такой ситуации абсолютно не приходится удивляться, если в старину во многих обществах женщину за прелюбодеяние карали намного более сурово, чем мужчину...
Бертрада де Монфор боялась своего первого супруга, графа Анжуйского Фулька Глотку, ив то же время мечтала стать королевой. Поэтому в 1092 г. она организовала собственное похищение королем Филиппом I. Ордерик Виталий добавляет, что потом она сумела посадить Фулька и Филиппа за один стол — более того, заставить спать в одной комнате{441}. Историки-«позитивисты» отвергли это свидетельство, которое не подтверждается никаким другим; они увидели в нем вклад усердного монаха в церковную кампанию по очернению королевской четы. Но ведь никто из современников не написал таких подробных рассказов, как он, к тому же разве этот штрих не соответствует той эпохе рыцарских хороших манер?
Некоторые сомнительные поступки рыцарских жен связаны с их более низким статусом по сравнению с мужчинами ив то же время демонстрируют пределы и даже парадоксальные преимущества этого более низкого статуса.
На самом деле вот война замков, вспыхнувшая в Нормандии вскоре после 1090 г. между графом д'Эврё и сеньором Конша. Ее причиной было то, что графиня Эльвиза разгневалась на слова, публично произнесенные по ее адресу дамой Изабеллой де Конш. Обе эти властительные женщины соперничали и ненавидели друг друга, обе были прекрасны и красноречивы, обе водили за нос своих мужей-рыцарей и были грозны для подданных. Однако они кое в чем отличались, и скупой Эльвизе, конечно, следует предпочесть Изабеллу, любезную и великодушную. Дама де Конш дошла даже до того, что вообразила себя амазонкой: «Она ездила верхом в доспехах, как рыцарь»{442}. Можно подумать, что после этого в XII в. срочно изобрели куртуазную любовь, чтобы вернуть знатную женщину на подходящее для нее место — зрительницы боев между мужчинами{443}… Тем не менее напомним, что в VIII книге, которая цитируется, Ордерик Виталий идет на всё, чтобы дискредитировать дурное, слабое правление Роберта Короткие Штаны в Нормандии с его феодальными войнами и «тиранией» некоторых сеньоров в отношении церквей. Автору не терпелось увидеть все наследие Завоевателя в лучших руках.
Положение немного изменилось с 1096 г. благодаря Первому крестовому походу: он прибавил серьезности некоторым сеньорам и увлек дурного герцога на Восток. Роберт Короткие Штаны доверил Нормандию на время своего отсутствия своему брату Вильгельму Рыжему, в котором отчасти воскресла отцовская твердость, несмотря на его нравы и в сочетании с большим изяществом — возможно, благодаря им. К этому моменту феодальную войну уже не просто местами слегка окаймляли рыцарские мотивы, она выглядела прямо-таки расписанной ими — пусть даже дурных поступков совершалось по-прежнему много и пусть любое появление Роберта Беллемского, этого «тирана», ненавистного Ордерику Виталию [119] , удачно напоминает нам, что весь этот бомонд с его добродетельной сдержанностью, красивыми словами, умением ценить отвагу не только военную, но и словесную, ни в малейшей степени не избыл привычек к грабежу и равнодушия к страданию низших классов.
119
Монастырь которого граничил с его землями и конфликтовал с ним...