Рычков
Шрифт:
Рычков сочинил экстракты не только быстро, но и с сердечным прилежанием, вложив в них обширные сведения, одухотворив сочинение живыми мыслями и наблюдениями историка.
25 декабря 1774 года он писал Миллеру: «Его сиятельство моим трудом, по предписанию его чиненным, столько доволен был, что пожаловал мне от имени Ее Величества две тысячи рублей. Вы знаете, милостивый государь, сколь они полезны оскудевшему от разорения и ослабевшему в силах своих человеку. Я не успел еще его и благодарить, почувствовав от великого восхищения некоторый припадок».
Практически это было первое материальное вознаграждение Рычкову за его литературно-исторический труд. Шестидесятидвухлетний член-корреспондент Академии наук, ученый-географ,
Раздосадованный Рейнсдорп писал в июле 1775 года своему петербургскому корреспонденту: «Если не избавлюсь прежде от нелепого Рычкова и Оренбурга, то ничто в мире не удержит меня в начале сентября месяца просить графа Петра Ивановича об отзыве».
ПРАВДА БОЖЬЯ, А ВОЛЯ ЦАРСКАЯ
Можно видеть тут многие дела, которым подражать воздержаться надлежит.
Выходя ранним февральским утром из губернской канцелярии, Петр Иванович поскользнулся и упал, повредив ногу. Ни врачи, ни сам он точно не узнали, вывих то был или закрытый перелом одного из суставов. Пострадавшего отнесли в его дом, где «несколько дней при несносной боли и ломоте во всей ноге» он пролежал недвижно. К той боли присоединилась еще и подагра, и в таком болезненном состоянии Рычков весь год находился, а если и выезжал на службу, то всегда с великим трудом, ибо больной ногой он не мог ступить, а передвигался лишь с помощью костылей. Врачи приписывали ему покой, домашний режим.
Средний сын Рычкова, Василий, капитан Царицынского батальона, прибыв в Оренбург в марте 1775 года, застал отца в постели, с придвинутым к ней столом, заваленным бумагами. Извиняясь за свое нездоровье, Петр Иванович шутил:
— Хромые для передвижения мало пригодны, зато способны в делах, где ум и сила духа надобны. Болезнь от конторских сует меня отстранила, приблизив к этим бумагам, среди них полезнейшие имеются.
— Как новый труд ваш, батенька, называется?
— Добавления пишу к известной тебе «Истории Оренбургской». Время пополнило ее славными и горестными событиями. Ровно год тому, как с Оренбурга страшная осада снята. Мною все сие доподлинно изображено, но в публику пока не выпущено. Грозный злодей и бунтовщик хотя и казнен в Москве недавно, люди же от разговора о нем удерживаются и передают, кто что знает, шепотом.
— Отец, а надобно ли о таких злодействах летописать, память в людях удлинять? Сколь разорено по всем провинциям, сожжено, сколь крови пролито?! — Василий вспомнил о своем старшем брате Андрее, убитом и похороненном под Корсуном. Тело его 15 января 1775 года было перевезено в Спасское и погребено в каменной церкви, восстановленной после разграбления и заново освещенной архиепископом казанским.
— И что ответствовал, отец, тот вождь бунтовщиков, когда вы его в погибели Андрея обвинили?
— Не видел-де, не убивал такого и в оных тех местах под Корсуном не воевал и никого не казнил там вовсе. Это, мол, случилось оттого, что повсюду шло великое смертоубийство, а
Рычков показал сыну объемную рукопись.
— Сии события, мнится мне, забвения достойны, а не труда вашего, отец.
— Нет, сын, пишущему историю не годится невольником то ли скорби, то ли гнева быть. Вот сожгли, слыхал я, жилище Пугачева и пепел развеяли, вот и Яик в Урал переименован… Но как выгнать из всех людей, наших и иностранных, память о пугачевском бунте? Не получится сие да и негоже. История, мой сын, не только летопись достославных деяний наших, но и тех, кои к стыду и печали нас взывают. И все они должны беспристрастно на ее скрижалях быть оставлены.
Отвечая на расспросы отца, Василий рассказал о своей службе, о военных походах, об участии в штурме Перекопской крепости.
Выслушав сына, Рычков с гордостью и грустью заговорил о том, что и древнее время, и настоящее знает бесчисленные примеры мужества и доблести русского народа, его армии, великие свершения мудрых государей и военачальников, и также неправедные дела иных, игравших судьбами Отечества, корыстолюбивых монархов, знает кровопролитные войны с иноземными поработителями и не менее разорительные, ослабляющие державу козни ее внутренних врагов…
Однако такое великое государство, сетовал Рычков, не имеет до сих пор своей полной и совершенной истории. Но она должна быть, она будет написана, коль за столь великий труд уже упорно брались Ломоносов, Татищев и кое-что успели создать. И он, Рычков, тоже на то отваживался и теперь не перестает радеть о написании общей истории российского государства, решив составлять ее из доподлинных региональных описаний губерний. Он уже закончил Казанскую, Астраханскую и большею частью Оренбургскую истории. Но хватит ли сил, самой жизни для создания историй остальных российских губерний? Кто продолжит незавершенный труд?
Ведать бы Петру Ивановичу, что такой продолжатель, великий историк и писатель, автор всемирно известнейшей «Истории государства Российского» уже родился и жил в нескольких верстах от Оренбурга в сельце Преображенском. И было ему в тупору уже девять лет, и звали его Колей. А позже величали Николаем Михайловичем Карамзиным. Отец его, Михаил Егорович, помещик и отставной капитан, вернувшись с турецкой войны, построил в названном сельце просторный бревенчатый дом и спокойно занялся земледелием. Здесь в деревенской тиши, среди оренбургских степей прошли детские годы Николая Карамзина. Не раз вместе с отцом бывал он на Меновом дворе и знаменитым восточными сладостями, бухарскими халатами и коврами оренбургском базаре, а также в церковных соборах, созерцал торжественные парады войск оренбургского казачества. Возможно, случаем слыхивал про Рычкова или даже ненароком видел его во время общегородских празднеств. Но несомненно и общеизвестно то, что спустя многие годы при создании «Истории государства Российского» Карамзин, помимо множества старинных летописей, сочинений греческих и римских историков, архивных документов, положит на свой рабочий стол и «Историю Российскую» В. Татищева и книги Рычкова.
Петр Иванович показал сыну свою новую, недавно изданную Московским университетом книгу «Введение к Астраханской топографии» — историю Астраханской губернии с древнейших времен. Еще раньше Василий читал известный труд отца «Опыт Казанской истории», выпущенный в Петербурге в 1767 году. В военных походах он держал при себе эту небольшого формата, в крепкой коричневой обложке с золотым тиснением книгу. В ней была запечатлена казанская история древних и средних времен, опыт действий русских государей, русского воинства и его воевод во время многих походов и сражений.