Рыдания усопших (сборник)
Шрифт:
Что же? мужчина, кряхтя, оторвал зад от нагретой им ступеньки и нехотя приблизился. Его мало интересовали медицинские вопросы, а что еще там мог обнаружить дотошный врач, как не какую-нибудь анатомическую аномалию?
Посмотрите! указал тот на руку мертвеца, приподняв ее над землей за рукав куртки. – Видите, никаких следов мыла на пальцах и ладонях, а между тем веревка смазана более чем тщательно…
Ну и что же? Он мог надеть перчатки, натирая веревку, а затем снять их перед тем, как влезть в петлю.
Это вряд ли. Не думаю, чтобы он занимался чем-то подобным, собираясь удавиться. Да и не это главное. Взгляните сюда – видите, под ногтями набилась коричневая
Черт его знает! Не томите, доктор – если Вам есть, что сказать, то говорите!
Так вот, я, конечно, не могу в этих условиях подвергнуть вещество должному анализу, но на основании своего многолетнего опыта могу со всей определенность утверждать, что это – частицы гнилой человеческой плоти…
Вы уверены?
Почти на сто процентов! Да Вы понюхайте сами!
Следователь, замахав руками, убедил доктора, что верит ему и так.
Ну… господин доктор, очевидцы ведь рассказали нам, что парень перетащил труп своей, гм, с позволения сказать, давненько усопшей жены в комнату, желая повесится в ее присутствии… Так что же странного в том, что гнилая плоть ее осталась у него под ногтями?
Так-то оно так, господин следователь, да только вот при простой транспортировке тела – даже очень, гм, подпорченного – под ногти не набьется такого количества субстанции. По-правде говоря, это выглядит так, словно покойный отбивался от существа, имеющего такую структуру.
Тут следователь, наконец, понял, что хочет сказать ему доктор и, отступив на два шага, воззрился на очевидно свихнувшегося медика полуудивленно – полуехидно.
Вы что же, доктор, приятельствуете с этим крестьянским парнем, что нес тут околесицу? Боюсь, Вашему начальству неприятно будет услышать о том, к каким выводам Вы приходите, выполняя свою работу!
Как бы там ни было, любезный, а я забрал бы труп в институт для более глубокого исследования. Неплохо бы мнение коллег услышать по этому поводу, да и начальство, к слову сказать, убедить в моей компетентности, врач усмехнулся. Довольно странная, говорю я Вам, смерть!
Нет, нет и нет! подскочил следователь. – И не мечтайте! Думаете, мне есть заделье везти его сейчас в Пльзен на вскрытие, а потом еще и ждать, не прикажет ли начальство вылавливать ведьму? Увольте! Повесился, и все тут! Не надо выдумывать небылиц, доктор.
Врач пожал плечами – в этой командировке он подчинялся усатому парню, а тому собственное спокойствие было явно дороже истины. Хотя, если поразмыслить, от дела этого явно попахивало чертовщиной, а доктор не был любителем мистики и не проводил свой досуг в погоне за привидениями. Одним словом, человек повесился, раскаявшись в убийстве жены, и все, конец истории.
Самоубийцу погребли, добровольные плакальщицы вытерли свои казенные слезы, разговоры и сплетни мало-помалу улеглись, и жизнь вошла в прежнее русло. Несмотря на все старания, ни полиции, ни ее помощникам из числа праздношатающихся местных уроженцев так и не удалось отыскать исчезнувшее тело покойницы. Поиски в окрестных лесах и вдоль берега равнодушной Мис ничего не дали, и кое-кто предположил, что разложившийся труп Терезы был тайно вывезен имперскими службами и похоронен в отдалении, во избежание раздувания еще большего ажиотажа. Были среди населения, правда, и такие, кто искренне наделял мертвую демоническими силами и в ответ на прагматичные рассуждения соседей лишь сокрушенно качал головой – что, дескать, возьмешь с неверующих? Любопытна была позиция местного священника: как представитель церкви он, с одной стороны, не мог отрицать промысла высших, или, если угодно,
Старый дом на краю леса совсем пришел в упадок – никто и не помышлял о том, чтобы заняться его ремонтом или хотя бы использовать землю под какие бы то ни было начинания, и меньше всех его нынешний законный владелец, живущий на попечении Франтишека и Стефки и только-только начавший вновь улыбаться. Для местных детишек дом стал источником бесконечных страшных историй, а для их родителей – напоминанием о том, насколько непредсказуемой может быть судьба человеческая. Однако, как оказалось, эта самая судьба еще не исчерпала своих фантазий касательно дома и заставила всю округу вновь усомниться в том, что он действительно необитаем…
Первым о привидении рассказал десятилетний сынок сапожника, засидевшийся допоздна у приятеля и вынужденный возвращаться в родительское гнездо в потемках. Появился он на пороге взбудораженный, испуганный и с ходу доложил, что «Липкина мамаша сидит на пригорке и кидает камни в реку». На ехидный вопрос матери, как же он ее узнал в темноте, парнишка заявил, что по голосу.
«Что же, ты и разговаривал с ней?» вступил в разговор и отец, прикидывая, какое орудие больше подходит для выбивания дури из голов маленьких лгунишек.
«Нет, но она пела».
Больше всего подошел ремень от старой портупеи. И приведенный с его помощью в чувства малец был отправлен спать.
Однако сообщения о появившемся в городке духе умершей посыпались в последующие дни, словно крупа из прохудившегося мешка. Беспокойная Тереза не желала покидать этот мир и являла себя черной тенью то в неосвещенных переулках городка, то на берегу Мис, но чаще всего – у ворот своего дома, где она стояла, бурча что-то себе под нос или напевая и словно ждала кого-то. Встреч с ней, разумеется, никто не искал, но в те годы широкой обводной дороги еще не существовало, да и новые кварталы Стрибро еще не были построены. Дом, где разыгралась трагедия, находился чуть ли не на перекрестке всех путей – во всяком случае, путникам, идущим из Фрайна или Свинны миновать его было практически невозможно, если они не хотели делать огромный крюк через пашню Франтишека. Впрочем, после первых же сообщений об этом странном явлении желающих ходить дальней дорогой стало значительно больше.
Разумеется, слухи эти не могли обойти стороной Липку, и он – единственный, кто не сомневался в их правдивости – с грустью наблюдал, как его шаловливые товарищи по играм готовят орудия борьбы с «потусторонними силами» и устраивают «облавы» на мнимое логово его матери. Хорошо еще, что самого Липку пока не наделили какими-нибудь дьявольскими качествами, и он мог спокойно передвигаться по городку, не опасаясь недоброжелательства соседей. Однако беспокойство и страх, поселившиеся в его сердце, нельзя описать словами – всем своим существом Липка чувствовал, что конец истории еще не наступил, и понимал, что мать – живая или мертвая – не успокоится, пока не доведет до конца задуманного. О Господи, почему ты не вернул ей рассудок при жизни? Почему не дал ей знать, что Липка не виноват в смерти ее малыша или хотя бы не уберег от деградации отца, своими дикими выходками вызвавшего к жизни… это?