Рюрик

Красницкий Александр Иванович

* * *

С тех пор как Рюрик, хмельной и довольный своей победой над германцами, побывал у Руцины, дни и ночи для первой жены князя рарогов стали бесконечно длинными и тревожными. Руцина делала все, чтобы не попадаться на глаза своему любимому повелителю, и большую часть времени проводила с дочерью. Она терпеливо ждала, когда Рюрик сам забудет о том роковом дне и сам придёт к ней. Но он не забывал. Он помнил всё и не мог простить ей отступничества от Святовитовых заветов, от трепетного молчания перед Камнем Одина в канун первой брачной

ночи, от всего того, что так крепко связывало их раньше.

Не напоминал Рюрику о своём смятении и Верцин. Он с обычной строгостью следил за ходом жизни своего племени: вникал во все интриги верховного жреца и друидов, знал новости каждого двора, но только не знал, как подойти к Рюрику, чтобы помочь ему обрести душевное равновесие.

Не добился никаких результатов и Бэрин, придя однажды вечером к князю на застольную беседу. Застолье было, а беседа так и не получилась. И ведь Бэрин здесь ни при чём: Бэрин такая же жертва, что и он, князь рарогов. К тому же Рюрик нутром почуял, что Бэрин скорее подослан Верцином, чем пришёл по собственному желанию. И потому не было уверенности и твёрдости в его словах, когда верховный жрец сказал; "Боги не допустят этого!.."

"Чего не допустят?
– смеясь хотел спросить Рюрик верховного жреца. Смятения души? Бэрин, этот хитрец, и сам отлично знает, что смятение души означает начало (!) конца. Начало - принятие другого бога, конец - отказ от богов, которым поклонялись деды и прадеды наши. Бэрин! Ведь мы понимаем, что с нами творится, но только как, как сказать нам об этом друг другу?!"

Рюрик метался в поисках выхода, но, так и не найдя его, решил: надо молчать. Так будет честнее! Пусть думают о нём, князе рарогов, что угодно, а он будет молчать…

Молча он бродил по своей гридне - даже ветвистый семисвечник, всё ещё стоявший в центре огромного стола, не останавливал, как обычно, на себе его внимание, так глубоко он был погружен в свои думы. Молча ходил по улицам своего селения. Молча посещал торжки и места застроек. Молча ходил по своему огромному двору, не удивляясь, что не натыкается, как прежде, на большое меховое одеяло, на котором играла маленькая златокудрая Рюриковна вместе с матерью или няньками.

Единственный человек, необходимость в котором он вдруг почувствовал, была вторая его жена, смуглолицая, красивая Хетта. Та самая Хетта, которая не знала, что такое гордыня, и с детства была приучена к молчанию и терпению. Сначала Рюрик не понимал, обладает ли она достаточно развитым умом, чтобы вести с его друзьями-князьями или с ним самим беседы. Хетта всегда загадочно молчала на пирах или тихонька пела кельтские песни, подыгрывая себе на кантеле, чем и привлекла к себе внимание Рюрика в ту пору, когда жрецы запретили ему входить в одрину Руцины: первая жена ждала ребёнка. Вторая жена для Рюрика оказалась искусной в любви, умела угадывать каждое его желание. И тогда он вспомнил, что дочь кельтов была в храме жрицей любви… В душе его тогда шевельнулось подозрение: может быть, жрецы с помощью этой женщины надеются прибрать его к рукам? Жрецы, возможно, и хотели, чтобы Хетта передавала им слова, что срывались с губ спящего рядом с ней мужа или вырывались у него в гневе, но маленькая кельтянка молчала: она любила. И князь знал, что её сердце принадлежит только ему, и верил ей так, как не верил даже Руцине.

Вот и сейчас, лёжа рядом с Рюриком, она разглаживала своими смуглыми нежными пальчиками его сведённые брови, нежно целовала в шею, подбородок; подкрадывалась своими губами к его губам, ожидая, поцелует он её первым или ей придётся поцеловать его самой. Он ждал, не шелохнувшись, зная, что она поцелует его

сама и тем поцелуем, который пробудит в нём желание. Ему приятна была эта игра. И приятно было сознавать, что это не холодное искусство жрицы, а страстное желание молодого, упругого тела, так жадно льнущего к нему. "Как хорошо, что ты молчалива, Хетта! Что мне не приходится спорить и притворяться, что тебе нужно только моё тело, но не моя душа!.."

Рюрик проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Хетта, опершись на локти, смотрела на него загадочно и строго. В комнате был полумрак, хотя па улице уже слышались голоса: там на кострах готовили завтрак.

– А ты не боишься, что твоё молчание… - Она не договорила, закусила губу, испугавшись, что он не дослушает её до конца.
– …что твоё молчание, - повторила она уже твёрже, - просто… бегство от самого себя? А ты не боишься, что тебя переизберут из князей?

Если бы в одрине его второй жены обрушился потолок, он бы поразился меньше, чем тому, о чём и как его спросила Хетта. Он сел, встряхнул головой, так что волосы его откинулись назад, открыв его удивлённое лицо. Затем он покачал головой и задумчиво произнёс:

– Ну, Хетта! Ну, женщина с вересковой пустоши, ты… способна, оказывается, удивить… "Кто это заставил её выпустить в меня такую ядовитую стрелу?" - хмуро и зло подумал Рюрик, и выжидательно закусил губу.

Он искоса глянул на свою вторую жену и перехватил её взгляд. Она смотрела на него с тем испугом, с которым врачеватель смотрит на больного, ожидая рецидива. Почувствовав его растерянность, Хетта решила действовать только ей доступными средствами!

– Ты пойми меня правильно, мой повелитель!
– горячо заговорила Хетта, припадая к груди Рюрика и целуя его.
– Не прерывай меня! Выслушай!..

Рюрик погладил её чёрные, гладкие волосы и, приподняв лицо, поцеловал в лоб. Хетта что-то хочет сказать ему? Что ж, пусть скажет! Он кивнул ей и закрыл глаза, боясь увидеть в лице своей второй жены то, что когда-то так поразило его в лице Руцины.

– Рюрик!
– нерешительно начала взволнованная кельтянка, как только убедилась, что он в состоянии выслушать её.
– Юббе просил передать тебе, что князь рарогов должен быть стоек!

Рюрик открыл глаза и внимательно посмотрел на вторую жену, но ничего не сказал, а только снова кивнул ей головой: продолжай, мол, я тебя слушаю…

Хетта вспыхнула. "Неужели его и это не тронуло? Молчит, как истукан… И эти закрытые глаза!.."

– Рюрик!
– решительно начала она снова.
– Ты слишком молод, чтоб вот так сразу забыть про всё на свете из-за…

– Из-за чего? Тебе помочь, Хетта?
– вяло спросил он, не открывая глаз и лениво развалясь на подушках.

– Нет!
– разозлилась Хетта.
– Я справлюсь сама.
– Она отошла от постели и запахнула плотнее большой убрус.
– Тебя никто не предал, князь рарогов! Ни старый верный Верцин! Ни Бэрин! Никто из них не посмел дать дорогу своему смятению! Слышишь?!
– крикнула Хетта и остановилась, чтоб посмотреть на его лицо.

Он кивнул ей, но глаза так и не открыл. "Милая женщина с вересковой пустоши, - вздохнув, подумал Рюрик.
– Да разве можно остановить… смятение души?"

– Ты думаешь, что смятение души остановить нельзя?
– словно прочитав его мысль, спросила кельтянка, угадав по закрытым глазам и ленивому кивку головы, что попала в точку.
– Ошибаешься!
– твёрдо заявила она.

Он повёл плечами: "Как это?"

– Да очень просто!
– заявила она, разведя руки в стороны.
– Кругом столько забот! Надо просто жить этими заботами! И все!