Рюрик

Петреченко Галина Феодосьевна

* * *

— Рюрик, ты должен понять старую Унжу, — терпеливо и по-матерински нежно проговорила вдова вождя Верцина.

Они с Рюриком одни сидели в ее гридне, и Унжа сделала так, чтобы в этот вечер им никто не мешал: Бэрин увел детей на поучение к друидам и обещал их там подольше задержать, а слугам она приказала закрыть ворота и никого не пускать в дом. Унжа, укутанная в большой черный убрус, ежилась от прохлады и тяжелого разговора, затеянного ею самой по воле и зову материнского сердца.

— Ты же любишь Эфанду, —

уверенно сказала Унжа, глядя на князя своими поблекшими, когда-то ярко-синими глазами, и грустно спросила: — Но почему ты от нее отказываешься, нe могу понять… — Она пожала плечами и с гордостью добавила: — Мой Верцин был старше меня на пятнадцать лет. Разве это мешало мне любить его и родить ему столько детей! Ну и что же, что у него были еще три жены! Я пережила их только потому, что он больше других любил меня. А таким мужчинам, как мой Верцин и ты, можно иметь и десять жен! — с уверенностью заявила она и опять ласково посмотрела на князя.

— Я люблю Эфанду, это верно. Ее нельзя не любить, — улыбнувшись, сказал Рюрик, а затем так тяжело вздохнул, что вдова беспокойно посмотрела на него, — но моя жизнь — жизнь князя — вечно на коне, постоянно в бою, всегда в тревоге из-за этих проклятых германцев… Да еще две жены, которые соперничают между собой… Я боюсь сделать ее несчастной! — горько сознался он, глядя в умные глаза Унжи.

— Не обманывай ни себя, ни меня. Ты хочешь и можешь быть счастливым с ней! — убежденно проговорила вдова, опуская свои руки к нему на плечи. Если бы мы, женщины, думали так, как вы, мужчины, род людской давно бы перевелся. — На глазах ее показались слезы. — У меня погибали в боях один за другим сыновья. Я рыдала, убивалась, клялась, что никогда не рожу больше, ибо нет для матери сильнее горя, чем смерть ее ребенка. Но время шло, горе за хлопотами и заботами теряло свою остроту, а Верцин был рядом, и во мне вновь возникало желание иметь от него детей. А вот тебе ни одна из твоих жен не подарила сына — а ведь князю нужен наследник! А? Или тебе об этом должен сказать еще и Камень Одина?

Рюрик склонил голову, поцеловал старую женщину в морщинистую щеку и не нашел в себе сил возразить ей…

Весть

— Где Рюрик? — Олаф соскочил со взмыленного коня и одним прыжком оказался на крыльце дома князя. Слуга низко поклонился ему и глазами показал на Руцину, стоящую в проеме входных дверей.

— Князя нет дома, — сдержанно ответила она Олафу и не сделала даже легкого движения, чтобы пропустить вождя в дом.

— Где он? Скажи ему, что он мне срочно нужен!

Руцина вспыхнула и, сверкнув потемневшими от ярости серыми глазами, ответила:

— На это есть слуги! — Она показала рукой на толпу слуг, которые стояли возле крыльца, прислушиваясь к их разговору, и ушла в дом.

— Князь с молодой женой уехал на охоту, — сказал старый Руги, поднимаясь по ступеням крыльца. Он запыхался: видно было, что ему только что сообщили о прибытии Олафа.

— Эфанда на коне? Быть этого не может! Она же и

близко боялась подойти к лошадям. Слуги вразнобой зашумели:

— Нет князя дома! И княгини нет! Охотятся! На лису… Можно позвать его вторую жену, она подтвердит…

Олаф сник, наконец поверив сказанному, и, повернувшись к Руги, тихо молвил:

— Олег погиб.

Ноги у старого управителя подкосились.

— Что за черную весть ты принес! Не может этого быть! О, горе! Не зря нынче черный ворон летал и каркал над нашим двором! О, горе…

Слуги растерянно переводили глаза с Руги на Олафа, не понимая, что случилось. И тут звуки рожков и охотничьей трубы оповестили о возвращении князя с охоты.

Распахнулись большие ворота княжеского двора, и на двор во главе с Рюриком и Эфандой верхом на конях въехали охотники. Свора собак, которых держали на длинных поводках слуги, заполнила двор шумом и лаем. Сам князь был невесел. Увидев на крыльце Олафа, он соскочил с коня и дождался, когда тот подбежал к нему.

— Что случилось? — спросил рикс.

— Олег убит германцами, — прошептал Олаф, едва сдерживаясь от рыданий. — Его тысяча неожиданно наткнулась на войско молодого Карла.

— Где? — спросил Рюрик, разом помрачнев.

— Возле Ильмары, у той же излучины, у которой

Бэрин разбил Истрия, — пояснил Олаф.

— Каковы… потери? — Рюрик задыхался от бессильного гнева.

— Триста человек убито, восемьдесят ранено… Три селения выжжено германцами, — ответил Олаф, виновато пряча глаза от князя.

Рюрик побледнел, сжал кулаки.

— Они забыли, как бежали, бросив оружие, раненых и лошадей, от границ нашей земли. Они вновь хотят испытать отвагу наших воинов! Что будем делать, мой вождь?

— Драться! — запальчиво ответил Олаф и насмешливо посмотрел на князя. Ты что ж, женившись на моей сестре, утратил вкус к битвам?

Рюрик вспыхнул, как от пощечины.

— Ты потерял своего первого друга. Мне же не счесть дорогих потерь! жестко произнес он. — И если вече вольно будет послать нас еще на одну битву с германцами, то будем драться!

Князь резко повернулся и, тяжело шагая, направился к младшей княгине, которая, сидя в седле, терпеливо ожидала конца их разговора.

— Прими мои сожаления, — прошептала Эфанда. Князь ткнулся лицом в складки ее платья.

— Триста человек убито! И это при первой же встрече! Как Олег смог допустить… — Он больше не смог произнести ни слова.

— Не горюй, мой князь! — раздался за его спиной низкий женский голос. Рюрик поднял голову: рядом с ними стояла Руцина, придерживая развевающийся на ветру простой серый плащ. — Отпусти меня к викингам.

— Зачем? — удивился Рюрик. Эфанда схватила его за руку и изо всей силы сжала ее.

— Я скажу тебе об этом… в своей одрине, — ответила Руцина, стараясь не смотреть на их сплетенные пальцы. В голосе ее чувствовались одновременно и вызов и неуверенность.

Слуги, до того молча, неодобрительно наблюдавшие за князем, стали расходиться по своим клетям.