Рюрикович 2

Калинин Алексей

Я на бегу выпустил из рук водяной удар. Пламя зашипело под нашим сдвоенным напором, а потом начало отступать. Где-то далеко послышалась сирена пожарной машины.

На переднем сидении проявилась сидящая обгорелая фигура без головы. Саму голову я увидел уже на заднем сидении. Она скалилась белыми зубами в обгоревший потолок, разинув рот в неслышимом крике.

Приехавшая пожарная машина оттеснила как нас, так и подскочивших зевак. Наружу выскочили бравые ребята в форме и мигом затушили то, что ещё оставалось тлеющим.

Откуда-то

нарисовались полицейские. Они шустро оцепили место происшествия и начали опрашивать свидетелей. Я тоже внёс свою лепту, рассказав, как всё было. То есть, что мы ехали, никого не трогали, а сзади ка-а-а-ак бумкнет…

Не стал говорить, что это водитель захотел сделать нам каку и ему прилетела ответка. Пусть теперь с ним на небесах разбираются по этому поводу. Я же оставил данные и место, где меня в случае чего можно найти.

Полицейские очень вежливо поблагодарили меня, кивнули Михаилу Кузьмичу и отпустили.

— Ох, бедняга, — проговорил Михаил Кузьмич. — Похоже, что переделал свою машину на газ, но что-то намудрил и в утечку попала искра.

— Да уж, бедняга, — задумчиво проговорил я. — А ведь на его месте могли быть мы…

— Ну что вы, Иван Васильевич, — замахал руками Михаил Кузьмич. — С газом я вообще никогда не связываюсь! Это такой опасный элемент… Сейчас он здесь, а через секунду взрывается. С ним вообще нужно крайне осторожно обращаться!

— Согласен, Михаил Кузьмич. Газовать нужно аккуратно, — хмыкнул я.

Водитель покосился на меня, помолчал, а потом проговорил:

— Вы уж простите меня, Иван Васильевич, но порой смотрю на вас и думаю, что вот сейчас вы сказали одно, а в виду имели совсем другое!

— Это называется мнительность, Михаил Кузьмич, — улыбнулся я в ответ. — Просто я часто ухожу в свои размышления и порой отвечаю невпопад. Не обращайте внимания, я раньше часто молчал, поскольку у ведарей в основном всё основано на движениях, а не на словах.

— Да-да, я понимаю, — проговорил водитель. — Простите за мои слова. Не подумавши ляпнул.

— Ничего страшного. Так что же, продолжаем путь?

— Да-да, конечно.

Машина поехала дальше. В салоне всё ещё пахло принесённым с улицы запахом сгоревших шин, пластика и… шашлыка.

Уж если Митя Февраль не поймёт такой толстый намёк, то придётся заявиться к нему в гости с прямым вопросом вроде: «Какого хрена?» Сейчас же я подожду приглашения от него у Гиви, совместив приятное с полезным. Толстяку же нужны сущности…

* * *

Сахиб Герай поклонился старшему брату, стоя на коленях. Его колени утопали в высоком ворсе ковра, а потом и лицо коснулось этого ворса, погрузившись в мягкие нити чуть ли не по уши. Пусть дворец крымского хана и убирали ежедневно, но всё равно пыль защекотала ноздри Сахиба.

Мехмед Герай поцокал языком, а потом произнес:

—

Встань, младший брат, я счастлив видеть тебя в своём доме. Позволь же увидеть твоё лицо, о луноликий.

Сахиб почувствовал некоторую долю издевки в голосе старшего брата. Впрочем, он чувствовал её всегда, с тех самых пор, как они мальчишками бились на палках по дворе своего отца и Мехмед всегда побеждал. Он был сильнее, отважнее, хитрее. И он был прирожденным ханом! Ведь их отец, Менгли Герай, назначил своего старшего сына Мехмед Герая калгой-султаном, то есть своим соправителем и наследником.

А Сахиб…

Сахиб был назначенным!

Он заставил себя улыбнуться, поднял голову и уставился в широкое лицо брата, на котором чернели жесткие волосы бороды и вызывали восхищение кустистые щёточки усов.

— Рад видеть вас, великий султан, попиратель и разоритель вражеских земель, — произнес Сахиб. — Я счастлив лицезреть вас в отличном здоровье и хорошем настроении, — после этого казанский хан начал проговаривать традиционное приветствие. — Пусть умножаться пасущиеся стада коней! Пусть травы растут густо! Пусть пастбище будет широким! Пусть не остановится кочевье!

— Да сбудутся твои слова, — произнес Мехмед, оглаживая бороду.

— Пусть светлым будет путь! Пусть будет много пищи! Пусть будет мясо жирным! Пусть кони будут быстрее ветра, а стрелы острее мысли! — закончил проговаривать Сахиб.

Традиции стоило чтить, поэтому приветствие должно было прозвучать в этом зале, где собралось немало мурз и чиновников высшего ранга.

— Да сбудутся твои слова! — снова произнес Мехмед. — Присаживайся рядом, казанский хан. У меня для тебя хорошие вести!

— Уже одно то, что я могу видеть вас — уже для меня является счастьем, — проговорил Сахиб.

Он видел, как в глазах брата, что были чернее ночи, плясали весёлые шайтанчики. И брат явно радовался появлению Сахиба. А может тоже вспоминал их драки палками во внутреннем дворе отцовского дворца.

— Это хорошо, — кивнул Мехмед. — Но вот скажи — хорош ли твой союз с Бездной? Легче стали набеги на христианские земли?

— Да, мой старший брат. После Омутов можно заходить в сёла и брать неверных голыми руками. Всего один шаман в Омуте может сделать больше, чем тысяча воинов.

Хан Мехмед снова кивнул. Он протянул руку и ему тут же подали пиалу с кумысом. Эту пиалу он протянул Сахибу, положив вторую руку на плечо:

— Вот, попробуй!

Сахиб недоумённо посмотрел на брата. Кумыс? Прямо сейчас? Время обеда наступит через полчаса, там бы и попробовал.

— Не волнуйся, брат, кумыс не отравлен. Но в нём есть небольшой сюрприз. Хороший сюрприз, младший брат, — улыбнулся в усы Мехмед.

— Я не боюсь, мой старший брат! Никто и никогда не скажет, что я трус! — нахмурился Сахиб и взял пиалу из рук брата.