Рыжая
Шрифт:
Галя отказалась, зато Петька обрадовался, впившись зубами в слиток «плодово-ягодного». Новая знакомая снисходительно улыбнулась, представилась Лариской и похвасталась выпавшим зубом, выудив его из кармана вместе с хлебными крошками, желудем и пятаком.
За неделю до начала учебного года в городе появились вооруженные мужчины и стали отстреливать бродячих собак. В арках и подворотнях стоял беззащитный скулеж и темнели пятна крови. «Охотники» целились бездарно. Псы пытались убежать, спасая простреленные лапы. Те только ухмылялись. Щелкали затворами. Добивали.
В один из таких дней Галя влетела во двор, обняла Барона и даже попыталась его приподнять, но псина оказалась слишком тяжелой. Девочка заметалась по площадке в поисках укромного места, и Лариска предложила подвал, в котором жильцы хранили свою консервацию.
Утром в тарелках дымилась перловая каша. Каждое зерно размером с палец. Галя тайком складывала еду для Барона, ерзая на месте, пока мама не прикрикнула:
– А я тебя предупреждала, что наберешься глистов. Видишь, как неприятно? С сегодняшнего дня будешь есть тыквенные семечки.
Бабушка, чистившая картошку, возразила:
– Мы раньше делали по-другому. Измельчали соленую сельдь с желтком, двумя ложками пшена и зубцом чеснока, а потом заливали прохладным кипяченым молоком. Принимали трижды в день. Гадость редкая, но черви выскакивали, как миленькие.
Мама зло огрызнулась, мол, в современном мире живем. И вообще, ваше дело маленькое – чистить картошку и помалкивать.
Фима быстро отвернулась, ссутулилась и еще быстрее замелькал ее перочинный нож.
Галя не могла дождаться, когда ей позволят встать из-за стола, поэтому получив шлепок мокрым полотенцем, что значило «иди на все четыре стороны», направилась прямиком в подвал. На стоптанных ступеньках алело что-то красное, напоминающее клюквенный морс. Затем точки выросли до размеров луж. Девочка, еще не до конца понимая, таращилась по сторонам и звала: «Барон, миленький, выходи! Опасность миновала». И только завидев окровавленную фуфайку, все поняла и заплакала.
Шура очень переживала, что переезд случился в високосный год. Хуже не придумаешь. Всем известно, что не стоит в такой период строить дома и хозяйственные пристройки. Топить котят. Менять прически. Жениться, разводиться, переходить на новое место работы и делать дорогостоящие покупки типа автомобиля «Запорожец» или швейной машинки. Собирать грибы, чтобы не поднять с земли все дурное. Поэтому узнав о новой беременности, рвала на себе ризы. Ну как ее могло так угораздить? Ведь оставалась под неусыпным контролем соседки-докторши и привычно предохранялась ломтиком лимона. Да еще эти таблетки, размером с пятак, от которых то знобило, то бросало в жар. Во время переезда старательно таскала тяжести. Прыгала с табурета и со стремянки, надеясь, что нежеланный ребенок расшибется. Выпустит из ладошек пуповину. Только тот расположился основательно, крепко держась двумя руками за стенки ее желеобразного живота.
Ефим лез с утешениями, но она обрывала мужа на полуслове:
– Что ты такое говоришь? Как это – где двое, там и трое? Я только отошла от ночных кормлений, ветрянок, зассанных ползунков. Только голову подняла, жить начала, на работу вышла и снова туда же? И потом в мире что ни день, то катастрофа. В Тонкинском заливе – перестрелки. В Южном Вьетнаме – переворот. Не дай бог снова война! – затем скрещивала руки и с силой прижимала к набухшей груди: – Как не вовремя! Как же все это не вовремя!
Галю с Лариской определили в один класс, девочки сели за парту вместе и поклялись дружить вечно. Всюду ходили вдвоем: в раздевалку, в туалет и школьный буфет. В буфете Лариска всегда просила два стакана киселя, но, как и прежде, путала буквы, и вскоре к ней прицепилось прозвище Сикель.
С началом учебного года семилетней Гале пришлось стать взрослой. Она прибегала из школы, делала на скорую руку уроки и летела за Петькой в детский сад, стараясь не отвлекаться на витрины книжного магазина, портреты космонавтов, чтение лозунгов типа «Коммунизм – светлое будущее всего человечества» и афиши. В прокате шел фильм «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен». До прихода взрослых с работы успевала сбегать в гастроном за хлебом и загрузить
Мальчик играл в странные игры, чаще всего в похороны, смерть, войну. В переполненном транспорте истерил: «Не хочу домой! Папа опять будет тушить об меня сигареты и подвешивать вверх ногами». Люди укоризненно качали головами, а Галя пыталась брата пристыдить. Кондукторша предлагала вызвать милицию и написать куда надо, а тот еще больше распалялся, сучил ногами и специально облегчался в штаны. Мол, полюбуйтесь, какой я пуганый. Когда баба Фима заикнулась, что с мальчиком не все ладно и по-хорошему его бы нужно показать врачу, на нее привычно зашикали и потребовали не молоть чепухи. И вообще, ваше мнение никого не интересует. А потом родилась Леночка, и на Петьку вовсе махнули рукой.
Они ехали в роддом, играя в города. Папа отвечал невпопад. На букву «А» – Енисейск, а на «П» – какой-то Сергиев Посад, поэтому пришлось сосредоточиться на стройках с одноногими кранами и на тетке в тулупе, торгующей куриными шеями и крыльями. Петька читал по слогам «Строить прочно – сдавать досрочно», Галя волновалась, что не выучила к завтрашнему уроку «Гимн Советского Союза», а отец рассеянно рвал на мелкие кусочки проездной талон. У больницы замешкался и даже попытался заскочить в ближайшую пивную, но Галя расплакалась, и пришлось свернуть на дорожку, кое-как присыпанную песком. Петька жаловался, что снег царапает лицо, и норовил устроить очередной «концерт». На него не обращали внимания, так как в окне показалась зареванная мама. Отец закурил и что-то накалякал в воздухе дрожащим указательным пальцем. Мама покачала головой и закрыла лицо руками. Стала раскачиваться, задевая лбом раму и стекло. Отец с сеткой, в которой болталась гречневая каша и невкусные паровые котлеты, поплелся к больничному крыльцу и присел в реверансе перед надменной санитаркой. Та потребовала какую-то расписку, и он что-то долго писал и зачеркивал, допуская одну ошибку за другой. Из-под шапки ползли струйки пота и заливали глаза.
Через неделю в дом воровато внесли одеяльный сверток, перевязанный розовой лентой. Дети выбежали в прихожую и уткнулись в мамин все еще внушительных размеров живот. Она рассеянно погладила их по голове и попросила поиграть в другой комнате. Они для вида согласились, а потом пробрались в родительскую спальню и облепили кроватку. Петька преданно смотрел в глаза и исподтишка щипал младенца. Тот орал. Мама, подвязанная платком, тыкала ему в рот сосок, напоминающий виноградину. Отец шикал и устраивал проветривания. Листал какие-то медицинские журналы и созванивался с профессором по фамилии Зильберман. Носил тому сумки с дефицитными конфетами и коньяком. Верил, что все еще образуется, но когда в положенное время девочка не начала держать голову, не сказала долгожданного «агу», не села, заваливаясь то вправо, то влево, начал выпивать, и никто не смел упрекнуть его в этом. Как-никак у мужика такое горе.