Рыжее наказание в подарок
Шрифт:
– Женя, блин!
А… Это Колчин.
– Чего тебе? – выдыхаю я.
– А где «привет, я так соскучилась»?
Ах, ну да. Я же не дала понять ему позавчера, что спалила их с Леной. Интересно, что ему от меня надо?
– Ну привет, – испытующе смотрю на Лешу.
– Ты не в духе, что ли? Завалила?
– Сдала, давай уже, выкладывай, что там у тебя.
– Завтра все собираются в десять, за тобой во сколько заехать?
– Не надо за мной заезжать, лучше забери Сафронову. Да и сейчас лучше
– Что ты имеешь в виду? – набычивается Лешка.
– Леш, я видела вас в вместе, – складываю руки на груди, как бывалая жена перед загулявшим мужем. Даже немного смешно.
– Это ничего не значит, не выдумывай…
– А Лена знает, что это ничего не значит? Что за детский сад? Ну нравится тебе другая девчонка, ты, ей судя по всему, тоже. Благословляю. Вперед и с песней.
И почему я думала, что мои слова разрядят обстановку?
Колчин только звереет.
– Я думал, ты просто зажатая, а ты холодная снулая рыбина. Тебя не трогает даже то, что я другую трахаю! Никаких эмоций!
Жестокие слова. И могли бы меня сильно ранить, если бы не прошлая ночь, которая показала, что я вполне себе горячая курочка, если хорошо прожарить. А насчет эмоций… Да у меня есть в жизни проблемы посерьезней, чем парень, который не определился.
Закатив глаза, я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Лешка вцепляется мне в плечо.
– Нет уж, Женя, я сказал всем, что приду с тобой. И я приду. Так, что можешь, не выебываться, а брить ноги. Потому что я наконец тебя поимею. Почти романтично в новогоднюю ночь. Во все дыры. Авось спящая царевна проснется, и надобность в Ленке отпадет. Заберу тебя в девять.
У меня дар речи пропадает. Я ошарашенно смотрю вслед Колчину, который, больше не таясь, подходит к Ленке и, похлопав ее по заднице, куда-то уводит.
Как говорит мамина подруга тетя Галя, «че за нах»?
Я своим измученным мозгом не могу осилить, что сломалось в голове у Колчина. Кем он себя возомнил? Султаном? Хозяином гарема? Офигеть. И главное, ведь уверен, что я утрусь и послушаюсь. Ха, мне есть с чем сравнить. Вот вчера мне приказали, и я покорно сделала минет, а тут… Чего-то как-то не тянет.
Вообще, стремно. Не будь он таким вспыльчивым, я бы подумала, что попахивает социопатией, а так похоже просто растет и крепнет будущий домашний абъюзер.
Ленку надо бы предупредить. Вряд ли она мне поверит, но чтоб совесть не мучила, расскажу.
А теперь спать. Спать и побыстрее. Валим пока при памяти.
Снимаю я квартиру от универа недалеко, быстрее добежать, чем на автобусе ехать. Транспортом две остановки и еще минут семь пешком, а если срезать, то всего четыре квартала.
Застегнув пуховик, я отправляюсь во вновь начинающуюся непогоду, чтобы скорее растянуться на стареньком продавленном
Господи, что ж так дует! И снег колючий летит почти горизонтально.
Кажется, погода почувствовала вину за то, что сачковала весь декабрь, и теперь выполняет весь месячный план по осадкам. Похоже, к завтрашнему наметет.
Зато спаться будет просто великолепно.
Но когда я залетаю в подъезд и наконец вынимаю промерзший нос из влажного от моего дыхания шерстяного шарфа, понимаю, что сон опять придется отложить.
У ящиков для почты обнаруживается обвязанная шалью тетя Тоня.
Ну, что ж на ловца и зверь бежит.
Закроем еще один пунктик в этом году.
Глава восемнадцатая
Антонина Ивановна, сначала заметавшись под моим суровым взглядом, все-таки успокаивается и машет рукой.
Правильно, чему быть, тому не миновать.
– Ко мне пойдем, – решается она. – У меня чай свежий заварен, и пряники есть.
Против воли сглатываю враз набежавшую слюну. Тетя Тоня божественно заваривает чай с травками, видать от бабки ведьмы научилась, а к пряникам я всегда была неравнодушна, и она это знает.
– Подкуп? – строго спрашиваю я.
– Да, – кивает она, демонстрируя свеженькую химию.
Вот ведь, и волосы до сих пор не выпали. Если я раз в месяц буду делать, у меня точняк вылезут.
Вытянув ноги на табуретке в уютной тесной кухне-пятиметровке, я слежу за хлопотами Антонины Ивановны, которая все оттягивает начало объяснений.
– Теть Тонь, ты кота за подробности не теня, выкладывай, что это было? – фыркаю я, принимая еще советскую чайную чашку из белого фарфора и с пастушкой на боку.
– А чего тебе непонятно? – переспрашивает она.
– Да ничего мне непонятно. Ты меня зачем отправила к этому Демьяну Федоровичу? Никакого гипса у него нет и костылей тоже. Хотя накостылять ему очень хочется.
Антонина Ивановна тут же хмурится:
– Он тебя обидел?
Эм… поимел почти во все отверстия считается? Но я благоразумно не задаю этот вопрос, потому что подозреваю, что тетя Тоня имеет в виду другое.
Неопределенно покачав кистью в воздухе, я снова устремляю свой вопросительный взор на Антонину Ивановну.
– Вот ведь характер у него, не приведи господи, – вздыхает она, усаживаясь напротив меня. – Если обидел, скажи, и на него есть управа.
– Это все, конечно, прекрасно, – смотрю я на то, как соседка мнет в руках кухонное полотенце с офигительными енотами. Где она их только берет? – Я до сих пор не понимаю сакрального смысла всей эпопеи.
– Подруга попросила. Раечка. Это ее внук, беспутный совсем. О деньгах, мол, только и думает, да о своем бизнесе. Тридцать один уже стукнуло, а все бобыль.