Рыжее солнце любви
Шрифт:
— Ты на себя наговариваешь, — возразил Дрю.
— Мне даже немного стыдно, — призналась Лиси. — Пригласила в дом известного писателя, знаменитость, а у самой настоящий хлев.
— Во-первых, я нагло напросился. Мне было любопытно посмотреть на быт полицейского… И поверь, я не ожидал здесь увидеть персидские ковры и зеркала в серебряных рамах. Особенно после того, как ты доступно объяснила моему не в меру любопытному приятелю-репортеру, что полицейские не грабят банки.
— А во-вторых? — Лиси вычертила на полу очередную линию
— А во-вторых, твоя уютная квартирка, которую ты почему-то называешь хлевом, достойный пример честной бедности. Помнишь Роберта Бернса: «Кто честной бедности своей стыдится и все прочее, тот самый жалкий из людей и все такое прочее…».
— Не помню, — призналась Лиси. — Но и не стыжусь.
— Вот это мне в тебе и нравится, — улыбнулся Дрю, глядя ей прямо в глаза.
Лиси редко отводила взгляд, но сейчас ей почему-то захотелось спрятаться от этих серо-зеленых глаз, от этого взгляда, неожиданно ставшего таким ласковым и теплым, как утренний лучик солнца, робко выглянувший из-за плотных штор.
И, хотя Лиси прекрасно знала, что Дрю не имел в виду ничего особенного, ей чудилось, что его слова, как и взгляд, несут в себе скрытый, особенный смысл. Люди наивно думают, что все можно объяснить словами, вспомнила Лиси свою же фразу.
Разве ту тончайшую призрачную нить, что протянулась между ними, двумя взрослыми людьми, сидящими на полу, как дети, можно объяснить словами? Разве можно назвать каким-то словом то, что она сейчас испытывает, глядя в глаза мужчине, который еще совсем недавно был для нее совсем чужим, посторонним человеком?
Или все-таки можно? Но для этого Лиси придется признать, что она влюблена. Всерьез влюблена в мужчину, который вовсе не похож на того, о ком она так долго мечтала. В мужчину, который никогда не примет ее всерьез, потому что она тоже вовсе не его идеал. В мужчину — и это, пожалуй, главный его недостаток, — который не на шутку увлечен другой женщиной.
— Знаешь, Лиси, — напомнил о себе Дрю, заметив, что она задумалась, — ты меня очень удивила.
— И чем же? — небрежно поинтересовалась Лиси, стараясь не выдать своего волнения.
— Я не думал, что когда-нибудь встречу существо женского пола, которое может прожить без новой шубки, нового кухонного комбайна и нового шкафчика для нижнего белья.
Существо женского пола, горько хмыкнула про себя Лиси. Неужели я рассчитывала на большее?
— Уж не знаю, комплимент это или оскорбление, — нехотя отозвалась она.
— Моя бывшая сочла бы это комплиментом.
— Так вот кто превратил очаровательного Эндрю в ярого ненавистника брака, — усмехнулась Лиси, поправляя сбившуюся за плечо косичку.
— Напрасно ты смеешься, — сказал Дрю, задетый ее деланым равнодушием. — Она была одной из тех дамочек, что считают лучшими друзьями женщин бриллианты, а подругами — соболиные шубки.
— Да, несладко тебе пришлось, — снова улыбнулась Лиси. — Неужели твоего
— Шутишь? Моего тогдашнего гонорара едва хватало на еду и съемное жилье. Тогда я был неизвестен, беден, но уверен в том, что когда-нибудь добьюсь своего. А она все время повторяла только одно: «Будь мужиком, Дрю, и найди себе нормальную работу». Мужиком я не стал, а ей не очень-то хотелось ждать, когда из меня выйдет хоть что-то путное. Как-то раз я вернулся домой с прогулки и застал пустые полки в шкафу. С тех пор я возвращаюсь с прогулки, зная, что меня дома не ждет никто, кроме Шейлы, моей домработницы, и Шредера, моего пса. И эти двое хранят мне верность.
— Не сочти меня бесчувственной, но я предполагала нечто подобное, — призналась Лиси. — И знаешь, что мне кажется?
— Не знаю. — Дрю поднялся с пола и протянул руку Лиси. — Но почти уверен, что сейчас ты прочтешь мне целую лекцию о психологии семейных отношений.
— На лекцию не хватит времени, — засмеялась Лиси, хватаясь за протянутую руку. — Нам придется хорошенько поработать челюстями, чтобы не дать мясу остыть окончательно. Кстати, напомню, что ты был очень голоден.
— Не был, а до сих пор голодный, — ответил Дрю. — Знаешь, такое со мной часто бывало. Я был голоден, а потом настолько увлекался романом, что забывал о еде.
— Творческий человек, — с улыбкой вздохнула Лиси. — А мы, скромные полицейские, никогда не забываем о своих пончиках. Только нам никогда не дают их съесть горячими.
— Это намек на то, что сытый голодного не разумеет? — ехидно покосился на нее Дрю.
— Это намек на то, что у каждого свои проблемы, — коротко осадила его Лиси и только сейчас поняла, что до сих пор сжимает протянутую руку, хотя уже давно стоит на собственных ногах.
Но самым удивительным было то, что Дрю, это, похоже, нравилось: он не предпринял ни одной попытки, чтобы освободить свою руку.
Лиси, наверное, еще долго размышляла бы над тем, почему Дрю не отнимет у нее руки и почему она не отпускает его руки, а потом совсем смутилась бы и снова покраснела до самых кончиков ушей, прикрытых непослушными рыжими кудряшками, но всю эту — возможно, милую, а возможно, скучную — сцену испортил Алли, которого привела из школы Линда Элистер.
И, честное слово, когда Дрю осторожно и мягко отпустил ее руку, Лиси не знала, радоваться ей или огорчаться.
9
Стелла вернулась усталой, осунувшейся и, как показалось Дрю, несколько более возбужденной, чем обычно.
Под красивыми темными, как ежевичные ягоды, глазами залегли тени, а в самих глазах блуждал какой-то тревожный огонек, которого Дрю раньше не замечал. Стелла даже похудела за эти несколько дней, но Дрю показалось, что все это придает ей определенный шарм. В конце концов, Стелла Линдсей драматург, и она вовсе не должна быть розовощекой и пышной, как какая-нибудь фермерская дочка.