Рыжеволосая девушка
Шрифт:
— …и о чем говорят между собой, — добавила я.
Когда подходил трамвай на Хемстеде, муж и жена вышли из-под навеса. Трамвай остановился. Мы видели, как человек в сером помогал жене сесть в трамвай. Он поставил на заднюю площадку два чемодана. Трамвай уехал. Человек в сером неуклюже поднял руку, очевидно стараясь сделать вид, что это самое обыденное прощальное приветствие. Как вела себя его жена, мы не имели возможности видеть или слышать. Ее увез трамвай.
Человек в сером возвратился к тому месту, где стоял его велосипед. Он отомкнул запор и повернул велосипед в сторону Гарлема.
— Черт побери, опять он едет в город, — сказал Рулант. — Наверное, забыл снять деньги с текущего счета в. банке.
— Ну,
— Пока еще трудно сказать… — возразил Рулант.
Мы поехали по велосипедной дорожке следом за человеком в сером. Он ехал по-прежнему с противным, неестественным спокойствием.
— Надо убедиться, что это он, — пробормотала я сквозь зубы. Между нами и типом в сером костюме было человека три. Позади нас звонил трамвай, который шел из Хемстеде, а далеко впереди, около Темпелирстраат, звонил другой трамвай, шедший в Амстердам. В этот момент я заметила, что человек в сером переехал дорогу; сделал он это гораздо быстрее, чем я ожидала, и, очевидно, преднамеренно. Может, он нас заметил? Нарочно ли он свернул как раз на том месте, где дорога забита трамваями, автомашинами и велосипедами?
— Господин Каллеграаф! — крикнула я вслед беглецу. — Господин Каллеграаф!
Он обернулся, услышав свою фамилию, разинул рот и вытаращил глаза. Это я хорошо придумала, он не мог не оглянуться, как и любой человек, если его окликнут по имени. А ведь хотел удрать незаметно; аналогичный случай был с Квэйзелом.
— Рулант, — крикнула я, — это он!
Мы уже съехали с велосипедной дорожки. Я видела, как серая спина согнулась еще ниже над рулем, ноги впервые заработали быстрее. Держась за руль одной рукой, я поехала между трамвайными рельсами. Другую руку я опустила в карман за револьвером. Я посмотрела на Руланта — он ехал рядом со мной, стремясь, так же как и я, уйти от нагонявшего нас трамвая, который опять начал звонить. Мы очутились между двумя трамвайными путями на левой стороне шоссе. Каллеграаф уже ехал по противоположной стороне.
— Я стреляю! — сказал Рулант хриплым голосом.
— Нет, я! Я! — крикнула я Руланту.
В тот момент, когда человек в сером свернул с шоссе на боковую улицу, нас с Рулантом нагнал трамвай и с металлическим грохотом промчался мимо. Я даже не осознала, что голубые вагоны были совсем близко от меня; грохот трамвая лишь на секунду ошеломил меня. Я выстрелила, целясь в серую спину, когда она снова стала мне видна. И тут же я почувствовала, что у меня не все в порядке; заднее колесо велосипеда зацепилось за что-то, сорвалось, велосипед завилял. Я выстрелила еще раз. И увидела впереди, как велосипед Каллеграафа стал выписывать зигзаги. Я почувствовала сильную руку Руланта, которая подхватила меня и помогла мне съехать с трамвайного рельса… Мы перебрались на противоположную сторону и въехали в аллею, где Каллеграаф свалился с велосипеда.
— Осторожнее! — донесся до меня голос Руланта. Я мчалась вперед, по-прежнему держа руль одной рукой, готовая выпустить третий заряд, как вдруг я увидела, что Каллеграаф с трудом поднимается на ноги. Делая странные повороты — я сразу вспомнила, что этому маневру обучают нацистских агентов, — Каллеграаф, шатаясь, перешел улицу и, дойдя до дерева, остановился. Затем он одной рукой оперся о ствол и поглядел на меня. Другую, свободную руку он вынул из кармана. Лицо у него было перекошено и залито кровью. И он начал стрелять в меня из револьвера. В десяти-двадцати метрах позади нас ехали немецкие автомашины. В десяти-двадцати метрах впереди шли люди; я видела, как они остановились, обернулись в нашу сторону и бросились бежать. Тут я почувствовала колющую боль сначала в одном бедре, потом и в другом. Но это была какая-то мгновенная, жгучая боль. Хуже, что за ней последовала нечувствительность,
Где же Рулант? Я что-то крикнула, по крайней мере мне так показалось. Черная зыбь в глазах, жар и гул во всем теле не прекращались и терзали меня все сильнее. Я почувствовала, что падаю.
…Кто-то встряхнул меня, просунул руку мне под лопатки, и я увидела склонившееся ко мне лицо. Я мигнула. Каждое движение век причиняло мне боль. Я шевельнулась. И опять я почувствовала боль. Лицо склонилось ко мне еще ниже; оно мне было знакомо. С мучительным усилием я установила, что это был Рулант. Я уже не помнила более, что случилось. Не помнила, что я стреляла.
— Можешь ты ехать на велосипеде? Ради бога, Ханна, — тихо и встревоженно произнес голос Руланта. — Можешь ехать на велосипеде?
Я пошевелилась. Все тело было точно налито свинцом. На бедрах как будто лежал плотный, теплый влажный туман. Я провела по ним рукой, словно могла стереть его. И коснулась чего-то странного… Кровь?
У меня зарябило в глазах. Я вспомнила, что произошло. Кто-то стрелял в меня из револьвера. Каллеграаф… Когда это случилось?
— Рулант! — проговорила я, хватая его за обе руки. — Удастся ли нам скрыться?
— Если бы ты смогла ехать на велосипеде… — ответил он.
— Помоги мне, — сказала я. Я дрожала от слабости, истекала кровью, ноги не держали меня. Обморочное состояние волнами набегало на меня. Я почувствовала, что платье у меня прилипло к ногам. Сильные, спокойные руки Руланта обладали спасительной, чудотворной силой. Он поднял меня и посадил на велосипед. И все время крепко держал меня одной рукой, пока мы не отъехали подальше. Я нажимала на педали, двигала ногами, но они по-прежнему ничего не чувствовали. Я не понимала, как мне удается двигаться, однако впереди показывались одно за другим дома, деревья, зеленые клумбы и затем исчезали.
— Рулант, — начала я, и мои челюсти так сильно застучали, что казалось, будто я перекусываю слова пополам, — где Каллеграаф?..
— О нем не беспокойся, — ответил Рулант. — Он у своей бабушки. Ему не дождаться освобождения Голландии.
— Значит… это было… не зря, — сказала я.
Я увидела его испуганное лицо. Наверное, он понял, о чем я говорю. И в это мгновение обморочной слабости я вдруг с беспощадной ясностью увидела то, что пряталось где-то в глубине моей души: вот так же уезжал Хюго после налета на Друута. Раненный, истекающий кровью. Таким же образом он добрался до одного дома… Ноги мои все еще нажимали на педали. Чья-то рука поддерживала меня за спину. Хюго от боли упал без сознания в чужой комнате… Где упаду я? Я ничего больше не понимала, я знала только, что еду на велосипеде, а из ног моих сочится кровь, и мне казалось, что в этот день освобождения я могу только ехать все дальше и дальше, чтобы умереть где-нибудь среди своих товарищей.
Развязка
Я не умерла. И в этот день, в этот безумный вторник, Голландия не была освобождена. Этот день я провела в каком-то смутном состоянии полуоцепенения, которое нарушалось лишь яростными приступами жгучей боли, будто бы я была здесь в этот день и не была…
Я лежала в маленькой комнатке, которую сразу узнала. Это было в доме Руланта. Я не думала об опасности. Состояние лихорадочного возбуждения сменялось обмороками. Иногда я дотрагивалась до своих бедер. Мне обвязали их грубым полотном. Я едва могла шевельнуться и боялась глядеть на них, боялась вида собственной крови. С улицы до меня доносились ликующие возгласы, порой мне слышались выстрелы. Я думала: «День возмездия… День возмездия? Что означают эти слова?»