Рыжеволосая девушка
Шрифт:
— Полчаса, не больше, — сказал он. — Я приду и скажу вам.
И он закрыл за собой дверь. Я села возле кровати. Я уже успокоилась и как ни в чем не бывало поглядела на Вейнанта. Мы оба одновременно усмехнулись.
— Хорошенькая история, дитя человеческое, — сказал Вейнант. — Рассказывай скорее, что случилось. Наверное, полная неудача?
Мгновение я медлила с ответом. Но лицо Вейнанта светилось таким вниманием и любопытством, что я решила ничего от него не утаивать. Я представила себе, что на его месте я тоже не удовлетворилась бы половинной правдой. Когда я рассказала ему, что фашисты ворвались к Ари и увезли его с собой вместе с другим товарищем,
Когда я снова взглянула на Вейнанта, то увидела, что он уже оправился от первого потрясения; рот его был сурово сжат, на переносице наметилась строгая морщина.
— Вот какие дела… — пробормотал он. — Видно, среди военнопленных был предатель, Ханна?
— Вероятно, — ответила я. — А не сказал ли ты им чего-нибудь такого, что может навести их на наш след?
Его серьезность разом пропала, и он с возмущением воскликнул:
— Да ничего мы им не рассказывали! Они как будто рвались работать вместе с нами, но с какой же стати мы сразу начнем языком трепать!
Вейнант замолчал и задумчиво глядел в пространство. Время от времени он глубоко вздыхал. Молчание действовало на меня удручающе, и я спросила:
— Как, собственно, случилось, что они ранили тебя?
Он снова повернулся ко мне и сказал:
— До сих пор не пойму… Разве разберешь в темноте, где и кто там был… Я неожиданно очутился среди трех нацистских бандитов; Франс сделал мне знак смываться. Я вскочил на велосипед и помчался и почти сразу же начал стрелять назад… я хорошо натренировался в свое время… И это очень мне пригодилось. Они подняли вой, и со всех сторон бросились им на помощь. Одного я прямо на ходу двинул ногой. Они выстрелили в меня — два раза. Я почувствовал боль в бедре, а вторая пуля засела бы в сердце, если бы у меня на груди не хранилась книжечка Нового завета…
Вейнант протянул руку к маленькому черному томику, взял его торжественно и любовно и уже не выпускал из рук.
— И я спасся. Я чувствовал, что из раны течет кровь, но сильной боли не было. Я свернул на боковую улицу, где увидел тебя и Руланта; я очень обрадовался, право… Кажется, я крикнул вам что-то…
— Да, ты крикнул: «Удирайте! Я от них отделался!»
— Верно, — сказал он, улыбнувшись. — Они гнались за мной еще метров сто… Я слышал, как они еще раз выстрелили, но я был уже далеко… Вернулся к Франсу, он ждал меня. Я сказал ему, что видел тебя и Руланта и что вы ушли. Он сказал, что, значит, все мы теперь в безопасности… И Франс привел меня сюда… И вот я лежу тут, меня уже починили, но дело наше дрянь…
Лицо его помрачнело; в задумчивости вертел он в руках книжечку.
— Значит, тебя спасло евангелие? — спросила я, чтобы хоть как-нибудь отвлечь его от печальных мыслей.
Он кивнул головой, немного оживился и протянул мне книжку.
— Видишь это прожженное пятно? Отсюда отскочила пуля… Да здравствует Нидерландское
Я взяла в руки томик и увидела прожженный след от пули на холсте переплета. Я открыла книгу: пуля до черноты опалила первые листки. Я заметила, что Вейнант поставил красный крест возле одного отрывка на опаленной с краю странице. Я машинально прочла это место: «…потому что наша брань не против крови и плоти, но против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против… (тут часть текста была сожжена). Для сего приимите всеоружие божие, дабы вы могли противустать в день злый и, все преодолев, устоять. И так станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».
— Подходяще, а? — сказал Вейнант. — Да, немцы оставили мне память.
Я встретила прямодушный взгляд его улыбающихся глаз. И сама я смутилась и быстро протянула ему евангелие. Мне показалось, что я нескромно заглянула в тайники чужой души, не имея на это никакого права.
— Удивительно, Ханна, — сказал Вейнант, — чертовски страна но, что можно просто так вот раскрыть евангелие и сразу найти слова, которые так же верны, как правда твоей собственной жизни… Вероятно, поэтому и называют его словом божьим… Чудесная книга!
После некоторого колебания я спросила:
— Так почему же ты с нами, Вейнант? С коммунистами, у которых иная правда, и с людьми, которые думают почти так же, как они?
Легким движением он как бы взвесил книгу на руке и сказал:
— Каждый идет своим путем… своим собственным путем. Все ищущие правду найдут, наверное, друг друга… если они честные люди. — Тут он кашлянул. — А эта маленькая книжка… она оказала мне особую услугу, ведь верно? Это вещь, с которой я никогда больше не расстанусь. Она уйдет со мной в могилу!..
Я засмеялась, чтобы скрыть свое волнение.
— Ну, Вейнант, ты до того времени наверняка ухлопаешь еще не одного молодчика?
Он в первый раз от души засмеялся, но вдруг замолчал, лицо его исказилось гримасой боли.
— Положись на меня, — сказал он. — Мой послужной список еще не полон, дитя мое!
Мы могли говорить еще долго, но тут открылась дверь и показался доктор Мартин с часами в руке.
— Да, я уже ухожу, — сказала я.
Доктор Мартин наклонился над Вейнантом.
— Ну что, развеселила она тебя?
— Еще как! — воскликнул Вейнант. — Надеюсь, дитя человеческое, ты навестишь меня еще раз.
— Навещу, — сказала я, пожимая ему руку. — Но товарищи тоже хотят тебя видеть; так что в ближайшие дни ожидай других гостей.
Он помахал мне рукой, и ширма скрыла его от меня. Доктор Мартин проводил меня до двери черного хода.
— Значит, в Хемстеде дело плохо, а? Аресты и так далее… Ты достаточно осторожна? — спросил он.
Я обратила внимание, что он перестал говорить мне «вы». Это вновь пробудило во мне уверенность в том, что нас объединяет большое, тайное братство.
— Стараюсь быть осторожной, — ответила я, — но это не всегда от нас зависит.
Он серьезно кивнул головой и стал набивать трубку табаком, насыпанным прямо в карман халата. Пока он раскуривал трубку, его умные серо-зеленые глаза сохраняли задумчивое выражение.
— Я знаю, — сказал он, неторопливо пыхтя трубкой. — Враг ни на минуту не оставляет нас в покое. Нам нужно быть сильнее, чем он, хитрее и упорнее. Огромная задача, девушка… Na, mit Gott. Ну, с богом!
Он вдруг весело рассмеялся, и глаза его снова засверкали: