Рыжик
Шрифт:
— Их теперь нельзя будет найти? — спросила Дуня.
— Нет, — уверенно ответил Санька, — они будут бежать, бежать, пока до Москвы не добегут, а там и подохнут. Дальше Москвы никто не в силах бежать. Твой дядя рассказывал, что и французы дальше Москвы не могли идти и все перемерзли, а уж поросята наверное погибнут… Вот разве сама свинья выдержит…
— Ох, боюсь! — протянула Дуня.
— Чего?
— Бить тебя будут.
— А я убегу, — успокоил Рыжик Дуню и пригласил ее сесть на траву и разделить с ним обед.
XI
Второй побег
День был знойный,
Рыжику было жарко; с него пот катился градом, и он с трудом переводил дыхание.
— Кабы речка близко была бы, вот бы когда я выкупался, — протянул он, вытирая потное и красное лицо.
Дуня молчала. Она была занята думами о поросятах, убежавших, по словам Саньки, в Москву.
Рыжик, отдохнув немного, развязал свою сумочку, достал из нее кусок пшеничного хлеба, пару луковиц, соли и, разделив все это пополам, одну часть положил себе на подол рубашки, а другую отдал Дуне. Та молча приняла свою порцию и апатично стала есть. Временами она отщипывала тонкими пальчиками хлебную мякоть и кидала Мойпесу. Собака на лету подхватывала кусочки и так быстро проглатывала их, что издали можно было подумать, что она ловит мух.
Дети закусили, легли на траву и долго глядели на небо.
— Небо-то какое высокое, страсть! — после долгого молчания заговорила Дуня. — Санька!
— Ась?
— Небо-то, говорю я, какое высокое.
— Да… Ни один человек не может до неба камнем достать.
— А птицы достают небо?
— Нет. Змей, тот достанет.
— Какой змей?
— Бумажный. Вот ежели пустить его да нитку оторвать, он будет лететь, лететь, пока в небо не вдарится…
— А тогда что?
— Тогда он сгорит. Попадет на солнце, а солнце-то все в огне, ну, он и сгорит.
Дети снова умолкли.
— А что, теперь они уже далеко? — опять первая заговорила Дуня.
— Кто?
— Поросята.
— Далеко.
— До Москвы еще не добежали?
— Нет.
— До Москвы надо три дня бежать.
Девочка стала что-то высчитывать на пальцах, а затем, повернув голову к собеседнику, тихо и мечтательно произнесла:
— А знаешь, они в воскресенье будут там.
Рыжик ничего на это не возразил и только глубоко вздохнул: он в эту минуту искренне завидовал поросятам и от души желал превратиться в свинью, чтобы иметь возможность убежать в Москву.
— Ну, я пойду, — вдруг заявила Дуня и поднялась с места.
— Куда? — встрепенулся Рыжик.
— Домой: меня тетка ждет.
— Подожди, не уходи!.. — чуть не плача, взмолился Санька.
Дуня покорно села на траву, всунула в рот указательный палец и задумалась. Задумался
— А я домой не пойду… — как бы про себя проговорил Санька, устремив полные слез глаза в пространство.
— Где же ты будешь? — заинтересовалась Дуня.
— Нигде я не буду… У меня нет дома… Меня не любят… обижают… Панычи смеются… Никто мне не родной. Я ничей…
Говоря это, мальчик употреблял всю силу воли, чтобы не расплакаться; но слезы, помимо его желания, катились из глаз и крупными каплями стекали с подбородка на рубашку и босые ноги.
Дуня, увидав, что Рыжик плачет, вторично поднялась с места и, боясь, чтобы Санька опять ее не задержал, со всех ног бросилась бежать. Потом она остановилась на минуту и издали крикнула:
— Ты не плачь! Я Зазулихе все расскажу, и она придет за тобой…
А сама побежала дальше. Рыжик с грустью следил за тем, как постепенно удалялась Дуня, как она тонкими босыми ногами проворно перепрыгивала через кочки и канавки и как с каждым мгновением ее и без того маленькая фигурка уменьшалась и таяла в прозрачном знойном воздухе летнего дня.
Не успела девочка скрыться из виду, как с другой стороны луга показалась высокая худая фигура женщины, торопливо направлявшаяся к роще. Зоркие глаза Саньки сейчас же узнали Катерину, и сердце мальчика замерло от страха. Он чувствовал, что Катерина ему спуску не даст за то, что он разогнал свиней, и что она его за это жестоко накажет. Не спуская глаз с бегущей к нему женщины, Рыжик в то же время напрягал весь свой детский ум, подыскивая подходящее для себя оправдание, но ничего придумать не мог. А Катерина между тем была уже близко. Рыжик успел даже разглядеть ее худое продолговатое лицо и горящие злобой серые глаза.
«Убьет, насмерть убьет», — промелькнуло в голове у Рыжика, и он решил бежать. Страх придал ему силу и энергию. Недолго думая, он приподнялся на ноги и бросился бежать, врезавшись в густую зелень рощи. За ним последовала собака.
Пробежав без отдыха минут пятнадцать, Рыжик наконец оглянулся. Возле него стоял с высунутым языком его приятель и тяжело дышал. Умные и влажные глаза Мойпеса были устремлены на мальчика и как бы спрашивали: «Скажи-ка, любезный, долго ли ты намерен меня гонять, как зайца, по лугам и рощам?»
Санька, затаив дыхание, стал прислушиваться, не бежит ли за ним Катерина, но его опасения были напрасны: в роще никого не было. Рыжик постоял еще немного, а затем тихо поплелся дальше, сам не зная куда. Узенькая тропинка, по которой он шел, зигзагами спускалась куда-то вниз. С каждым шагом роща редела и вскоре неожиданно закончилась почти у самой реки. Рыжик очутился в совершенно незнакомой ему местности. Он еще никогда так далеко не заходил. Это обстоятельство его обрадовало и встревожило в одно и то же время. С одной стороны, он был рад, что Катерина его не найдет теперь, а с другой — его стала мучить мысль, что он далеко ушел и что ему не найти обратно дороги. Но когда он осмотрел незнакомую местность, ему сразу сделалось хорошо и легко. Картина, представшая перед его глазами, настолько ему понравилась, что он перестал думать о Катерине, о поросятах и о панычах. Прежде всего Санька увидел, что река в этом месте гораздо шире, чем в городе.