Рыжики для чернобурки

Тарьянова Яна

Единственное, о чем Эльга жалела, так это о том, что больше не могла день через день заходить в знакомую часовню, класть в чашу скрутки и слушать проповеди отца Мельхора. Она скучала по беседам с добрым пастырем, по неспешным чаепитиям,

разговорам по душам, а иногда и откровениям. Здесь, возле поместья, тоже была часовня — новехонькая, отреставрированная за счет пожертвований родителей учеников гимназии и местных жителей. Эльга туда заходила — как не заходить? — но не могла привыкнуть ни к молодому энергичному жрецу Хлебодарной, ни к новенькой сияющей чаше.

Отец Мельхор никогда не давал советов в лоб. Он вообще неохотно советовал, умел повести разговор так, что собеседник сам находил ответы на мучившие его вопросы. Эльга была благодарна ему за ободрение и утешение во время второй беременности. Она понимала, что никогда бы не смогла поделиться своими страхами с кем-то молодым и энергичным.

И снова треск, шорох рдеющих углей, взгляд на пламя и очередное воспоминание о новоселье Кшесинских. Как Валериан ушел из-за праздничного стола, чтобы поставить к пилону приставную лестницу, влезть и намотать на оленьи рога искусственный плющ, который Лютик обнаружил в подарках. Мелкий рыжик помыкал чернобурым красавцем как хотел, и Эльга впервые оценила себя как черствую и нечуткую мачеху — она бы в такой ситуации

твердо сказала Айкену, что плющ подождет.

Стоило подумать, как Айкен тут же явился — топоча, повизгивая от распиравших его новостей.

— Мама Эль! Мама Эль! А папе только что звонил дядя Валерек. Кричал в трубку: «Всё, теперь точно! Будет у меня в марте или апреле еще рыжик, а может быть и двое!». Мама Эль, а как рыжик может в марте появиться? Это же летние грибы, им весной холодно!

— Наверное, у них в банках есть, консервированные, — выкрутилась Эльга. — Тетя Адель их приберегла, не говорила дяде Валереку, когда можно открыть. А теперь пообещала, что отдаст в марте.

— Ты такая умная! — восхитился Айкен. — Всё знаешь. А то я у папы спросил, а он в ответ: «Оно тебе не надо». Наверное, сам не знал. Пойду, ему расскажу.

Айкен умчался прочь. Родители переглянулись. Эльга улыбнулась. Многозначительно заметила:

— Рыжики!..

— Всем счастье, — ворчливо ответил папа, поглядывая на пустую банку. — У всех рыжики. И только у нас горе — останемся мы на следующий год без варенья.

Эльга рассмеялась, извинилась, и ушла вслед Айкеном, рассчитывая, что Брант еще не покинул конюшню. Если Айкена переполняло искреннее любопытство, то ее — желание поговорить.