Рыжий дьявол
Шрифт:
Ладно, остынь, пробормотал шофер примирительно, шуток, что ли, не понимаешь?
Он выпил, отдулся. И помаргивая, оглядел собравшихся.
— А знаете, ребята, какая разница между оптимистом и пессимистом?
— Тут много вариантов… — заговорил Антон.
Но Гринберг перебил его:
— Давай, Митя! Выкладывай!
— Пессимист считает, что все женщины бляди. А оптимист только на это и рассчитывает.
— Здорово, — смеясь, воскликнула Катя, — самый остроумный ответ.
Потом она повернулась ко мне — отбросила со лба непослушную
— Ну а ты, — спросила она, — ты вообще-то кто по натуре?
И я ответил, посмотрев на нее долгим взглядом:
— Конечно же оптимист!
ДОРОГИ ТУВЫ
Отряд покинул город на следующее утро. В распоряжении исследователей был небольшой грузовичок с кузовом, крытый брезентом. Там уселись Осип, Антон и я. Катя поместилась рядом с шофером. И машина покатила, увязая в густой, весенней, непролазной грязи.
Настоящих дорог в современном понимании в Туве почти еще не было. На всю республику имелся тогда, в 1956 году, лишь один Усинский тракт, связывающий Сибирь с Монголией. Но он проходил восточнее и был нам ни к чему. А на нашем юго-западном направлении встречались только старые караванные тропы да глухие проселки.
Однако современная техника начала уже вторгаться в Туву; это подтверждалось обилием всякого мусора… Повсюду на обочинах валялись автомобильные покрышки, какие-то детали моторов. А иногда и целые составы погибших грузовиков и автобусов.
— У здешних водителей, — сказал шофер Митя, — как и у минеров, участь одна… Они могут ошибиться один только раз! И если уж сплоховал — кранты. Помощи тут ждать не от кого. И неоткуда. Я знаю случаи, когда ребята застревали здесь зимой, и только потом, спустя несколько месяцев, отыскивали их черепа.
— А затем какие-нибудь энтузиасты, — подхватил Антон, — изучив эти черепа, создавали оригинальные теории.
— Это на кого же ты намекаешь? — спросил Гринберг.
И сейчас же они заспорили.
Они всегда спорили. По любому поводу. И внешне тоже были совершенно несхожими, разными. Причем самое забавное заключалось в том, что „пессимист" Овчаренко был рослым, спортивным, розовощеким парнем, с чистыми голубыми глазами и кудрявой „стильной" бородкой. А в „романтиках" ходил маленький, сутулый, длинноносый Гринберг, похожий в профиль на ворона. Они словно бы поменялись ролями; каждый взял себе чужое амплуа… А впрочем, это не мешало им крепко дружить. Они были неразлучны, два этих антипода! И вот так — споря и перебраниваясь, ездили вместе уже третий год.
Что же касается Кати, то она была еще студенткой, писала дипломную работу о вымерших тюркских языках. И в экспедицию прикатила вместе с мужем — антропологом Сергеем Новиковым.
Дипломная эта работа как раз и загнала ее в Тоджинский район. Там сохранились кое-какие надписи „Орхоно-Енисейского" периода. Но вообще-то научные проблемы интересовали
Ну, что ж. Такая специальность тоже существует. И Катя, как я убедился вскоре, была в этой области мастерицей.
Как-то раз на ночной стоянке, после ужина она шепнула мне:
— Хочешь, пойдем побродим вон в тот лесок? Почитаешь стихи. Я согласился. И она добавила, тряхнув челочкой:
— Только чтоб тихо… Дождись, когда все уснут.
Спустя часа два мы уже пробирались с ней сквозь сырые темные заросли. Шуршал под ногами непросохший хворост, хлюпала грязь. Глухо вскрикивала ночная неведомая птица. Катя вздрагивала и прижималась ко мне, и глаза ее в лунном свете мерцали маняще и плотоядно. Я сказал, поеживаясь:
— Холодно, неуютно… Какие уж тут стихи!
— Это верно, — усмехнулась она, — стихи потом. Давай-ка займемся делом.
— Но где? — озираясь, спросил я. — И как? Такая сырость…
— Ничего, — мигнула она, — давай! Прямо здесь!
Да, она оказалась большой специалисткой! Она умела устраиваться в любых условиях, в самых неудобных местах. Причем все она делала азартно, с ненасытной жадностью и в то же время деловито и ловко.
— Откуда у тебя, крошка, такая выучка? — поинтересовался я затем. — Ты тут прямо — доктор наук.
— А что, разве плохо? — лениво отозвалась Катя. — Это современный стиль. Я вижу, ты отстал здесь в глуши от цивилизации… Мы, новое поколение, все можем и все знаем! Любви, дружочек, нет, есть просто секс. Есть удовольствие. Удовольствие — главное. И надо уметь его получать… Или давать… Вот смотри, как я еще умею!
И она продемонстрировала, как она еще умеет. А потом мы побрели обратно в лагерь. Я шел усталый, расслабленный и какой-то опустошенный. Она словно бы выпила из меня все соки. И ничего не дала взамен — ни нежности, ни тепла.
Простилась она со мной без сантиментов, как будто ничего меж нами и не было! И я подумал с невольным вздохом: н-да, новое поколение… Действительно, я сильно от него отстал. Что же такое теперь там творится, в цивилизованном мире?
С этими мыслями я забрался под брезентовую крышу кузова к ребятам. Мужчины ночевали здесь все вместе, а Катя одна в кабине. И тотчас же Антон, приподнявшись на локтях, спросил деловито:
— Ты где же бродишь?
— Да с Катькой был, — ответил я, разуваясь.
— Ну и что?
— Да ничего. Она вообще-то деваха приятная, сладкая — как банка из-под меда. Но очень уж деловая какая-то…
— Слушай, — перебил он меня, — ты о чем тут лопочешь? А ну, замолчи!
Я умолк растерянно. А он, закуривая, продолжал уже более спокойным голосом:
— По идее, я должен был бы встать и набить тебе морду. Понимаешь?
— Нет… за что? Ведь она же не твоя жена!
— Она жена нашего товарища но работе. А ты — посторонний. И унижаешь сейчас и его и всех нас…