Рыжий Орм
Шрифт:
Они принялись коптить рыбу и козлятину в дорогу и еще взяли у монахов репы. Монахи во всем им помогали и неизменно были приветливы и не сетовали, что поголовье их коз заметно уменьшилось после угощенья норманнов. Единственной их печалью было, что святой колокол по-прежнему остается в руках язычников и что Орм и его люди не желают понять собственного блага и принять христианство. Напоследок они еще раз поговорили о Христе и Святом Финниане и о Судном дне и обо всем, что случится с отъезжающими, если они не успеют перейти в истинную веру. Орм ответил, что у него осталось мало времени, чтобы слушать такие вещи; но потом добавил, что был бы плохим хёвдингом, если при расставании с такими хозяевами, добрыми к нему и его людям, показал бы себя скаредом. С этими словами он запустил руку в кушак, вытащил
Токе, увидев это, сперва рассмеялся над подобной расточительностью, но потом сказал, что и сам не беднее; когда придет срок, он женится и получит одно из лучших подворий в Листере и станет могущественным человеком у себя в округе. И тоже дал монахам три золотых, и те изумились такой щедрости. Остальным, казалось, все это не особенно пришлось по душе, но ради сохранения собственного достоинства они тоже кое-что отдали монахам, все, кроме Ульва Ухмылки. Остальные принялись подтрунивать над его скупостью, но он усмехнулся своим кривым ртом, поскреб бороду и остался, судя по всему, вполне собой доволен.
— Я ведь не хёвдинг, — сказал он, — и к тому же начал стареть, за меня не пойдет ни одна девица с двором в приданое, да и старуха тоже. Так что я вправе и поскупиться.
После того как рабов опять отвели на борт и заковали, Орм отчалил от острова Святого Финниана, стороной обойдя Ирландию, и поймал крепкий ветер. Все сильно страдали от осеннего холода, несмотря на то, что закутались в козьи шкуры. Орм и его люди столько лет прожили на юге, что с непривычки стали чувствительны к холоду. Но все равно они были бодры духом, потому что приближались к родным берегам, и опасались лишь своих земляков-мореплавателей, так что все время были начеку. Ибо монахи говорили, что теперь небывалое количество викингов собирается у побережья Англии, поскольку большая часть Ирландии закрыта для них властью короля Бриана, и теперь уже лучшим местом для набегов слывет Англия. Опасаясь соплеменников, Орм держался подальше от берега, как только они вошли в английский пролив. Удача была с ними, и они никого не встретили; выйдя в открытое море, они почувствовали, что брызги стали холоднее, и шли под парусом, покуда не завидели берегов Ютландии. Тут все засмеялись от радости, потому что хорошо было снова увидеть датскую землю, и показывали друг другу приметы на берегу, виденные уже, когда они давным-давно проходили тут с Кроком.
Они обогнули Скаген и двигались на юг, пока не зашли под ветер; теперь рабы снова гребли, как могли, а колокол Иаков отбивал им такт. Они заговаривали с рыбаками, чьи лодки встречались на пути, и справлялись, далеко ли еще до Йеллинге, где сидит конунг Харальд, чистили свое оружие и приводили в порядок одежду, чтобы предстать перед королем как подобает достойным людям.
Ранним утром они подошли к Йеллинге на веслах и встали у причала. Они могли видеть королевскую усадьбу, стоящую на холме чуть в стороне от берега, окруженную земляным валом и частоколом. Несколько домишек стояло у самого причала, оттуда вышли люди и уставились на Орма и его спутников, казавшихся с виду чужестранцами. Колокол вытащили на берег вместе с платформой и катками, как в Астурии. Кучка любопытных собралась у ближайших лачуг поглядеть на диковину и узнать, откуда прибыли незнакомцы, а для Орма и его людей отрадой было снова слышать вокруг родную речь после стольких лет, проведенных в чужих краях. Они расковали рабов и впрягли их, чтобы те тащили колокол к конунгу.
Тут послышался крик и шум в королевской усадьбе, и они увидели толстого человека в долгополой рясе, бегущего с холма им навстречу. Он был бритоголовый, с серебряным крестом на груди и выраженьем ужаса на лице; запыхавшись, он подбежал к лачугам и замахал руками:
— Пиявок! Пиявок! — кричал он. — Нет ли тут пиявок у какого-нибудь милосердного человека? Мне срочно необходимы пиявки, да посильнее!
Чувствовалось, что он иностранец, хотя его язык проворно выговаривал датские слова, несмотря на одышку.
— Болезнь приключилась с нашими пиявками, — сказал он, — они не желают сосать кровь! А пиявки — это единственное, что помогает, когда у него болят зубы. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, есть тут пиявки хоть у кого-нибудь?
Ни у кого из обитателей лачуг пиявок
— Что это? — воскликнул он. — Колокол, святой колокол! Не сон ли это? Сатанинское наваждение или настоящий колокол? Как попал он сюда, в страну мрака и дьявола? Никогда в жизни не видел я такого большого колокола, даже в собственной церкви императора в Вормсе!
— Он зовется Иаков в честь апостола, — сказал Орм, — и мы привезли его из церкви этого апостола в Астурии. Мы слыхали, будто конунг Харальд сделался христианином, и решили, что такой дар доставит ему радость.
— Чудо! Чудо! — истошно завопил священник, простирая руки к небу. — Ангелы божьи снизошли к нашей нужде, когда пиявки заболели. Это средство лучше, чем пиявки. Но торопитесь теперь, торопитесь! Промедление опасно, ибо у него сильные боли!
Рабы уже тащили колокол в усадьбу, и священник умолял людей Орма подгонять их как только возможно. Он болтал без умолку, словно лишившись ума, утирал глаза и, обращая лицо к небу, взывал к нему на языке священников. Орм и другие поняли, что у конунга болят зубы, но не смогли понять, какая ему польза от колокола. Но священник радостно бормотал и называл их посланцами неба и говорил, что теперь все будет хорошо.
— Многих зубов у него уже нет, хвала Вседержителю, — сказал он. — Но те, что есть, причиняют нам столько же хлопот, сколько вся остальная чертовщина во всей этой стране. Ибо несмотря на его годы, они у него все еще болят, кроме тех двух синих; а когда зубы разболятся, он делается опасным и ругается сверх всякой меры. Однажды прошлым летом у него заболел коренной зуб, и он едва не превратил брата Виллибальда в мученика: он ударил тогда брата Виллибальда по голове нашим большим распятием, которое должно было утишить его боль. Брат Виллибальд теперь уже опять здоров, хвала Господу, но тогда ему пришлось слечь с сильной болью и головокружением. Мы посвятили Богу нашу жизнь вместе с братом Виллибальдом, последовав за епископом Поппоном сюда, в край мрака, с евангелием и лекарским искусством, но все же это мерзость — угрожать мученической смертью из-за нескольких гнилых зубов. И ни одного зуба он не дает выдрать и запретил это под страхом смерти; он говорит, что не хочет стать таким, как престарелый конунг свеев, который в старости сосал молоко из рожка. Вот в какой тягости и нужде живем мы у этого конунга во имя Царствия Божия: брат Виллибальд, наилучший врачеватель во всем Бременском архиепископстве, и я, певчий и лекарь, рекомый братом Маттиасом.
Он перевел дух, утер пот с лица, прикрикнул на рабов, чтобы поторопились, и продолжал:
— Что хуже всего в этой стране для нас, лекарей, так это то, что мы лишены тут реликвий, которые бы нам помогали; да хоть бы зубы святого Лазаря, безотказные при зубных болях; их полно во всем христианском мире. Ибо мы, отправляясь к язычникам, не берем с собою реликвий, они могут попасть в руки язычников и оскверниться. Приходится полагаться на собственные молитвы да крест, да мирские снадобья, а иногда этого бывает недостаточно. Поэтому никого среди данов невозможно излечить даже наилучшими снадобьями, покуда в этой стране не появятся реликвии, а с этим пока туго. Хотя, конечно, троих епископов и многих простых проповедников тут уже убили, и тела многих из этих мучеников удалось предать христианскому погребению, так что хотя бы известно, где их искать, но Святая Церковь предписывает, чтобы кости святителей и мучеников не выкапывались и не использовались для врачевания прежде, чем истечет тридцати шести лет со дня их смерти; и для нас, лекарей, это очень плохо.
Он почесал в затылке и что-то забормотал под нос, но потом его понесло опять:
— Но коли Господь допустил свершиться такому чуду, то нам с братом Виллибальдом станет легче. Конечно, я никогда не видывал ни в одном ученом трактате, будто Святой Иаков особенно помогает при зубных болях, но в его собственном колоколе с его собственной гробницы все-таки должна быть большая сила от всего дурного, даже от больных зубов. И оттого ты, хёвдинг, несомненно послан Богом брату Виллибальду, и мне, и всему Христову делу в этой земле.