Ржавчина от старых якорей
Шрифт:
Наверно, моя речь звучала излишне патетически, но капитан-лейтенант выслушал ее внимательно и с полминуты обдумывал. Потом выразил надежду, что предрекаемая мною эпоха наступит еще не скоро.
– К сожалению… – вздохнул я. – Поэтому держите порох сухим. И почаще сметайте с чехлов подсолнечную шелуху.
…Вскоре старый крейсер пустили на металл. Его носовая часть долго лежала на берегу Карантинной бухты. Может быть, и сейчас лежит, не знаю… А из маленькую «Испаньолу» перегнали в Ялту и там сделали из нее бар для туристов. Трудно сказать, чья судьба печальнее – у крейсера или у шхуны…
Но
Экипаж «Испаньолы» встретил нас, как старых друзей. Ребята тут же полезли вертеть штурвал, тягать ходовые концы бегучего такелажа и целиться из «пиратской» карронады в проходящие катера. А меня Женя повел в свою узкую дощатую каютку. Я рассказал ему про экскурсию на крейсер и про неудачный вопрос Сережки Сомова.
– По моему, Сережка это нарочно, – проворчал Пинаев. – У него в натуре прирожденное ехидство. Помнишь, какие эпиграммы он сочинял про тебя? Наверняка будет сатириком…
И Пинаев не ошибся. Насчет сатирика.
Потом Женя вытащил из рундука свернутый лист и разложил на койке старую морскую карту Кубы.
– О-о… – издал я завистливый стон. – Где взял?
– Где взял, там уже нет… – Пинаев довольно покрутил боцманский ус. – Ладно уж, забирай.
– Это… нам? Насовсем?
– В порядке компенсации за неудачу на крейсере…
Этим подарком Женя словно предсказал мне будущее. Через год я с писательской делегацией оказался на Кубе и, вернувшись, часто «путешествовал» по карте, заново переживая свои кубинские приключения…
Здесь мне хочется сказать, что такое вот «непонимание» с военными моряками случалось у нас редко, раза два-три. Чаще же наоборот, встречи были замечательные, дружеские, веселые… Я помню, как принимал наших ребят у себя дома в Севастополе контр-адмирал Лев Яковлевич Васюков. Как не раз мы бывали на замечательных противолодочных кораблях, стоявших у Минной пристани. Как здорово мы провели целый день у морских десантников в Калининграде, как флотские патрули без звука допускали ребят из «Каравеллы» на морские праздники и парады, хотя не было у нас никаких пропусков… Но хорошее всегда воспринимается, как обыкновенное дело, а обида помнится долго.
Мне хочется рассказать об еще одном досадном происшествии. Это уже не с ребятами, а со мной с одним…
Осенью восемьдесят пятого года меня послали в Ленинград, на очередное совещание по детской литературе. Я был рад командировке. В ту пору я работал над романом «Острова и капитаны», где речь шла о кругосветной экспедиции Крузенштерна и Лисянского. В публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, в отделе редких рукописей, мне удалось почитать многие интересные документы. Например, непубликовавшийся вариант «Путевого журнала» купца Ивана Шемелина, который был в экспедиции главным комиссионером Российско-Американской компании. А еще – дневник первого лейтенанта «Надежды» Макара Ратманова, тоже нигде полностью не печатавшийся. И на многие события стал я смотреть по-новому.
Но кроме
Созвонился с дежурным по училищу. Тот не сразу, но ответил, что вопрос согласован, я могу прийти к шестнадцати ноль-ноль, в музей меня пустят и дадут провожатого.
Явился я из минуты в минуту. Парадная дверь училища была заперта. Кнопки звонка я не нашел. Постучал по надраенной латунной оковке. Раз, другой… наконец мне отпер дверь курсант-старшина с повязкой. Я сказал, что меня должны были встретить. Старшина позвонил куда-то. Вышел капитан второго ранга, пригласил в небольшой кабинет с казенными стульями. Захотел узнать, кто я такой и что мне надо. Я снова объяснил. Он стал куда-то звонить. Задал в трубку несколько недоуменных и недовольных вопросов. Потом сообщил, что заведующая музеем о моем визите ничего не знает и никаких посетителей принимать не намерена.
– Но была же договоренность! С вашим дежурным офицером!
– Не могу знать, – сказал капитан второго ранга.
– А кто может знать?
– Тот, с кем вы говорили.
– А где он, этот офицер?
Капитан второго ранга пожал плечами. Видимо, ему было скучно. Я начал тихонько закипать.
– Но эта дама… ваша заведующая музеем, она кому-нибудь подчиняется?
– Заместителю начальника по политической части.
– Так проводите меня к нему.
– С какой стати? Да он вас и не примет.
– Почему он должен не принять писателя, который работает над книгой о Крузенштерне и специально приехал в Ленинград?
– А почему должен? – сказал капитан второго ранга. Видимо, потертый мой плащ и далеко не новая кепка не увязывались в его представлении с маститым писательским званием.
– Мне казалось, что в учреждениях, подобных вашему, должно быть больше понятия о дисциплине и офицерской этике, – сказал я и поднялся. – Честь имею, мой кавторанг…
Тот слегка изменился в лице.
– Проводите посетителя! – крикнул он мне в спину, когда я шагал через порог. Вахтенный старшина ждал за дверью. Видимо, он слышал наш разговор.
– Извините, что так вышло, – произнес он вполголоса, отпирая парадный выход.
– Господи, да вы-то здесь при чем, старшина? – в сердцах сказал я.
Через дорогу я дошел до памятника Крузенштерну. Памятник был в точности, как любимая статуэтка на столе капитана Липшица, только неизмеримо больше.
– Да, вот такие у вас потомки, Иван Федорович, – вздохнул я. Бронзовый Крузенштерн молчал. Но я знал: будь он живым, он устроил бы нынешним начальникам в училище ха-аррошую головомойку. Закачались бы там в зале на цепях.