Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)
Шрифт:
Так вот, резко повернув голову, я обнаружил, что ко мне очень внимательно приглядывается респектабельного вида высокий пожилой господин в кремовом чесучовом костюме. Беззаботно покручивая в руках тросточку, он прогуливался по другой стороне улицы возле магазина тканей, точно в том же месте, где вчера парковался черный «мерседес». Встретившись со мной взглядом, респектабельный господин сразу повернулся к витрине и стал изображать усиленный интерес к ярким летним тканям для женских платьев.
А у самого моего подъезда, в нише у стены, сидел на корточках
Полиция? Наркотики?
Теперь уже у меня начали закрадываться сомнения. Но, с другой стороны, откуда такой внезапный интерес к моей персоне? Ведь мне решительно нечего ни бояться, ни скрывать.
Что же делать? Обратиться в советское посольство? А если это все-таки относится не ко мне, а к Шимонекам?
Нет, решил я, пока лифт, постукивая, поднимался на мой этаж, нет абсолютно никакой причины ударять в набат. Тем более, что через час-другой мы с Ингой уже вообще не будем в Вене. А вернемся — тогда посмотрим. Можно вообще не возвращаться больше в эту квартиру. Говорила же Эллен, что не составит никакого труда поселить нас у других.
Дома меня ждал сюрприз. Инга, услышав звяканье ключа, сама открыла дверь.
— А у нас гости! — произнесла она по-немецки.
Фрау Элизабет Фаундлер из Южного Тироля со своей вертлявой собачкой Альмой!
— Извините, господин… Ах, у меня всю жизнь ужасная память на фамилии!
— Ванаг, с вашего позволения.
— Да, господин Ванаг! Я не стала ждать приглашения, как видите. Вы бы меня все равно не пригласили…
Я сделал протестующий жест.
— Ах, пригласили бы? Тогда тем более. Я лишь чуть-чуть опередила события, не так ли? Все дело в том, что после того, как я познакомилась с живым русским господином, мне вдруг до смерти захотелось поглядеть на живую русскую барышню. Жить через стенку и не познакомиться — это же такая мука! И я решила: зачем мне мучиться? Пойду и приглашу их на свой яблочный штрудель.
Темпераментная старушка мало походила на ровных, чуть вяловатых венцев. Те так легко не заводили знакомства, а уж пригласить к себе…
— К сожалению, — сказал я вполне искренне, — к сожалению, через несколько часов мы уезжаем.
— Уже знаю. Ах, старая кочерга, нет чтобы вчера вас пригласить! А то промучилась целый день: удобно, неудобно… Даже ночью плохо спала… А у вас замечательная дочь. Такая образованная барышня. Она мне прямо раскрыла глаза. Этот Евгений Савойский!.. Я всю жизнь чувствовала здесь какой-то подвох. Явиться сюда без штанов и через какой-нибудь десяток лет стать богатейшим на земле человеком!.. Нет, с честными людьми такого никогда не случается!..
Она ушла, пожелав доброго пути и взяв с нас честное слово, что, вернувшись, мы непременно отведаем ее штруделя.
— Что ты там наговорила
Если Инга смутилась, то на один лишь миг.
— Обыкновенный прокол, отец! Оказывается, одно дело — прочитать и совсем другое — увидеть собственными глазами.
— Ах, ты его увидела? Ну как он там, старина Евгений, в добром ли здравии?
— Спасибо, более чем! — Она метнула в меня синие молнии. — Привет просил передать… А если без шуток-прибауток, то окружение, обстановка, мебель, всякие носильные вещи могут сказать о человеке не меньше, чем личное знакомство.
— Другими словами, тебе не понравилось ложе, на котором он почивал, и отсюда ты сделала вывод, что это несносный тип.
— Знаешь что, отец!.. Давай либо серьезно, либо вовсе не будем говорить.
— Ну, давай серьезно. Чем именно разочаровал тебя Бельведер?
— Сам дворец не разочаровал меня ничуть! Роскошное место. Но о бывшем своем владельце объективно свидетельствует не с лучшей стороны. Авантюрист, нувориш, показушник… И вообще чувствую, хватит с меня всяких дворцов! Надо переключаться на храмы божьи.
Новый вираж!
Ничего подобного, стала с жаром доказывать Инга. Никакой не вираж. Дворцы интересовали ее не сами по себе, а лишь с точки зрения истории культуры. Но, как выяснилось к ее глубокому разочарованию, чаще всего они выражают только личные вкусы своих владельцев. Конечно, и вкусы эти не свободны от модных течений времени. И все-таки… Каприз заказчика — и вдруг среди строгой готики ни с того ни с сего возникает чистейший греческий эпиталий или даже египетский усеченный обелиск. Не говоря уже о внутренних интерьерах. Чего там только не наворочено!
Другое дело церкви. Они строились для народа, так сказать для массового потребления, и в этом отношении на их создателей никакого нажима не оказывалось. В результате свою эпоху церкви выражают куда свободней, точнее и чище, чем дворцы.
Моя увлекающаяся дочь опять ошибалась. Логика ее рассуждений была лишь поверхностной, кажущейся. Уже само назначение церкви как места молений соответствующим образом воздействовало на строителей. Не говоря уже о том, что заказывали и принимали готовое тоже определенные лица со своими вкусами и взглядами. Недаром же из церквей нередко изымались картины одних мастеров, чем-то не понравившиеся духовным пастырям, и заменялись другими, несравненно более худшими.
Но стоило ли с ней спорить? Дворцы ли, церкви ли — какое это имеет значение! Инге интересно, она «при деле» — вот основное. Пройдет «церковный период», настанет какой-нибудь другой: живопись-модерн или прикладная графика.
Главное — ей не скучно, ну и с ней тоже не соскучишься.
Мы начали собираться, и тут вдруг прикатил на своей поджарой, как гончий пес, «шкоде» Вальтер — отвезти нас на вокзал.
Этого мы никак не ожидали. Даже Ингу тронула его внеплановая любезность.
— А что же ваш распорядок дня, дядя Вальтер?