Ржавый меч царя Гороха
Шрифт:
Я отупело встал, подошёл и от всей души обнял его за плечи. Это казалось невероятным, но Митька (наш Митя!!!) умудрился самостоятельно найти доказательства своей теории и оказался прав по всем пунктам!
– Я прощён?
– Да.
– Тётя Матрёна в суд грозилась.
– Отмажем.
– И в кабаке тоже погудели неслабо.
– Договоримся.
– А на Лялиной улице…
– А вот туда ещё раз нос сунешь, я тя сама в угол поставлю, – перебивая меня, вставила бабка. – Иди-кось, делом займись. Мне тут Никиту Ивановича хоть ужином покормить надобно. Дуй давай,
Есть ситуации, когда Митьку не надо просить дважды. Он мигом вспомнил, что собирался вытопить баню, исчезнув так, что только пятки сверкнули…
– Бабуль, я сам к царю побегу! Вы же видите, у нас новая информация, надо срочно советоваться с государем. Возможно, всё-таки придётся поднимать войска.
– Куды ты пойдёшь-то? Забыл уже, что стрельцов за самодержцем отправил?
– Значит, встретимся по дороге! – решительно встал я.
– Ох, прости, запамятовала, старая, как себя вести при сложных ситуациях. – Бабка преспокойно усадила меня обратно. – Сначала в баньку сходи, вымойся, выпарись, потом откушай, а уж потом и с государем поговоришь о делах служебных…
– Нет времени… – начал было я, но тут же без предупреждения словил помелом по спине!
– Ишь какой командир выискался?! Спорить он тут ещё будет с пожилыми людьми… Митенька уже отправился баню топить. Так что и ты, мил-дружок, развернулся кругом, взял в горнице чистое бельишко и пошёл голову свою с думами чёрными в порядок приводить!
Я сейчас даже не соображу, какая такая волшебная сила взяла меня за плечи, повернула на сорок пять градусов и строевым шагом отправила наверх, в мою комнату. Единственно, что мне запомнилось, я и близко не позволил себе фыркнуть или хмыкнуть на такое обращение скромной старушки с грозным сыскным воеводой. В горнице пришёл в себя, меня отпустило…
Возможно, бабка и права, не стоит пороть горячку. Да, царевна находится в плену у Кощея. Да, теперь мы знаем, как она бежала и кто ей помогал. Но раз гражданка Марьяна Рюриковна сама этого хотела, пусть сама и выкручивается. К тому же меч у нас. А ведь всё затевалось именно из-за этого меча, значит, наши шансы хотя бы приблизительно уравнялись. Надо сесть всей опергруппой, рассмотреть факты, сделать выводы и только тогда что-либо предпринимать.
Всё, остываем, я действительно начинаю пороть горячку, а это в любом расследовании вещь недопустимая. Выдыхаем, считаем до десяти и…
– В баню – значит, в баню, – смиряясь, пробормотал я, собирая комплект чистого белья: рубаху, подштанники и большое полотенце с вышивкой крестиком.
…Мой младший напарник ждал меня в предбаннике, с довольным видом замачивая в бадейке дубовые веники. Как банщику ему цены не было, зря он в милицию пошёл, а мы зря его взяли, вот, ей-богу, зря…
– Мить, только без фанатизма, – заранее предупредил я, ложась животом на мокрую горячую лавку.
– Не извольте беспокоиться, Никита Иванович, – бесстрашно обливая меня едва ли не крутым кипятком, откликнулся он.
Мой предсмертный вопль был мгновенно погашен тяжёлым ударом векового дуба (не меньше!), стукнувшего меня по лопаткам.
– Держись, батюшка участковый, не робей, отец родной! – надрывался красный Митя, едва различимый в густейших клубах пара. – Щас мы с вас все болезни-хворости вышибем!
Дух он из меня вышиб мигом, поэтому любым «болезням-хворостям» тоже не позавидуешь. Я пытался уползти с лавки, пользуясь тем, что скользкий и в мыле, но Митьку на мякине не проведёшь…
– Вы ж так упадёте, Никита Иванович! Позвольте-кась я вас за ножку белую да пяточку розовую попридержу покуда… А теперича берёзовым веничком, а?!
– А-а-а!!! – не своим голосом возопил я, но он воспринял это как подтверждение и продолжил свою гестаповскую работу.
– И ещё водичкой тёпленькой отполируем… да мочалкою! Раз-два, раз-два, раз-два!
По-моему, у меня со спины слезла вся кожа. Сил орать уже не оставалось да, собственно, и никогда не было, но тут он окатил меня ведром колодезной воды, и я сразу ожил. В смысле заорал…
– А-а-а, твою же мать в юриспруденцию-у!!!
Митя хотел ответить чем-то ободряющим и уже заново макнул веник в кипяток, но тут в двери постучали. Он стыдливо прикрылся шайкой и осторожно распахнул дверь. В тот же миг к нам был безжалостно втолкнут бунтарский дьяк Филимон Груздев. Абсолютно голый, с крестиком на шее и в той же многострадальной скуфейке на голове.
– Христу Господу в молениях припадаю, ибо не сам в сие чистилище ступил, но был ввергнут против воли прекраснодушной бабушкой Ягою! Дай ей Бог долгих лет жизни и всяческого благополучия! А ты, ирод стоеросовый, дверь прикрой, я ж материться буду, дак, не ровён час, услышит. Ну её, милейшую, от искушений греховных подальше…
Мой младший сотрудник послушно сделал, что велено, и вопросительно уставился на меня.
– А ты подвинься-ка давай, сыскной воевода, – нагло прикрикнул дьяк. – Небось в бане-то генералов нет!
– С удовольствием уступлю место, – легко встал я и подмигнул. – Митя, мочи арестованного.
– Дозволяете?
– Прошу, – от всего сердца подтвердил я. – Уж расстарайся, пропарь нашего дорогого гостя как следует. Я пока в предбаннике с квасом отдохну.
– Вот энто правильные слова, – важно дёрнул куцей бородёнкой дьяк. – За то, может, я вам и арест прощу, и плаху смертную заменю монастырским покаянием. Чай, уж царский-то зять всякое себе позволить могёт. Небось уже и не хвост собачий, а…
Я вышел, чтобы не слушать продолжение. Дикий вопль гражданина Груздева напомнил мне собственные испытания, но, учитывая, что я лично попросил Митю поусердствовать, спасения пылкому женишку не было. Мне оставалось лишь наслаждаться холодным кваском в предбаннике и пропускать мимо ушей все крики, вопли, визги, всхлипы, мольбы, проклятия, мат, уговоры, клятвы, угрозы, обещания и всё такое прочее, доносившееся из парной. Хотя вскоре именно угрозы навели меня на хорошую мысль…
– Откуда у вас меч? – на минуту приоткрыв дверь, проорал я.