Ржевская мясорубка
Шрифт:
Где-то в конце 50-х годов позвонила его жена и сообщила печальную весть: муж внезапно скончался от инфаркта. Я поехал на похороны. Ехал я на электричке, до платформы «Серп и Молот», как и говорил дядя Кузя, и по пути только что не молился. Как я благодарен судьбе! Как же часто мне везло на добрых людей, и всегда они появлялись в самое нужное время, словно их посылала мне какая-то добрая волшебная сила. Вот и дядя Кузя… Сколько жизней спас этот человек своим душевным вниманием, добрыми советами!..
Собрались спать; завтра особый день — встреча
— Вы вроде бы грамотные, в сапогах, а мы — обмоточники, как мой тятя на Первой мировой, потараторим маленько. Я сам мордвин, четыре класса кончил, телеги чинил в колхозе, уважали деревенские. Маврием зовут. Так вот, завтра, глядишь, разберут всех кого куда, расстанемся, и поведут убивать. Так вот: как мне поступать? Мы верующие, папаня и маманя за веру дважды на Севере побывали. Так вот, привезли нас на человекобойню — так тятя окрестил ЭТО, мол, как иначе ЭТО назвать? Так вот: как же так — стрелять в человека? Нам вера не позволяет.
Тут Юрка резко сказал:
— Немец — не человек, а фашист, убийца. Знаешь ты это, солдат? Чего его жалеть!
— Так-то говорят… А разве фашист не живое существо?
— Вот тебе на! Все мы станем стрелять в противника, а ты в воздух?
— Выходит так-то.
— Да тебя, живое существо, судить следует. Ты это понимаешь?
— Так-то…
— Что же ты думаешь?
— Себя бы прихлопнул. Опять же… вера не позволяет. — Казалось, еще минута, и он захлюпает.
Да держал ли этот солдат винтовку в руках? Может, и его перед фронтом на палках учили, мы уже слышали о таком от новобранцев. Зачем он обратился к нам? Захотел исповедаться? Посоветоваться, найти ответ на раздиравшие душу сомнения? Видно, страшно показалось говорить о таком с командиром, с товарищами. Впервые в жизни я встретил религиозного человека, мне даже жалко его стало, захотелось помочь — но как? Мы же, черт возьми, все в одной упряжке, для всех нас сегодня первый фронтовой день.
Юный солдатик сильно нервничал, искал необходимые слова, стараясь получше объяснить свои переживания, моляще глядел на нас:
— Так вот, как мне быть? Я на вас надежду положил. Тятя учил: «Приедешь на войну, Маврий, учуешь доброго человека — доверься ему: мол, так и так, — и проси совета».
— Вот-вот! — сказал Юрка, похлопав его по плечу. — Держи язык за зубами, солдат, — вот мой главный совет. Поступай как знаешь, не маленький, но запомни: попадешь к фашистам — они с тобой церемониться не станут, быстро прихлопнут, не сомневайся.
Неожиданно Маврий потянулся к Юркиной руке — ну и дела! Видно, хотел поцеловать, но Юрка вовремя отстранился и сделал вид, что ничего не заметил.
Маврий стал рассказывать о своем роде:
— Папаня семью в строгости держал, так-то говорил: «Трудись сызмальства, Маврий. Не ной, ты не баба. Не болтай зазря. Не вой на тяжбы голода и холода — терпи. Крестьянская жизнь — не мед, но не изменяй ей, в нашем роду она заведена была еще дедами. Но в обиду себя не давай. Живи по-людски. Главное,
Я вмешался в его монолог:
— Ну нет уж, Маврий, тут ты не прав, нехорошо «под лед головой». Ты же видел: они не варили выданные продукты, ели сырыми, потому, наверно, и дорожат остатками изюма. Может, им вообще наша еда не подходит. Люди разные, и вера у них разная, но не бывает человека без доброты.
Юрка тут же отозвался:
— Я не уверен. А немец-бандит?
Маврий вопросил:
— К чему призывает турков ихний бог, станут они воевать?
Юрка усмехнулся:
— Что ж, Маврий, сам с ними не потараторил — глядишь, и среди них унюхал бы доброго человека?
— Я-то похлопотал, да без толку — не тараторят они по-нашенски и я ихней речи не разумею.
— Как же командиры учить их будут?
— Так на то толмачи пригодны.
— Я так думаю, — сказал Юрка. — На фронте, как и в деревне, жизнь не мед. Вот и будем воевать по правилам твоего отца: «Не вой. Терпи. Не изменяй». Так-то и будем верны присяге.
— Так-то правда. Ладные вы. Может, еще и встретимся. От души вам — за хлопоты да угощение.
Маврий поднялся. Два шага, и растворился в ночи.
Да, верующим всем нелегко, а узбекам во много раз труднее. Все мы всего один день на фронте, а сколько уже сложностей. Примерно через полгода во время боев за Ржев в соседней части произошел забавный случай. На переднем крае пропал с поста солдат-узбек: стоял с ружьем, а потом исчез. Подумали, что перебежал к немцам. На следующий день к вечеру он приполз живой и невредимый, в кармане записка на русском языке: «Нам такой „язык“ не нужен. Возвращаем обратно».
Ночь выдалась теплая. Мы с Юркой всегда вместе, но сегодня разговор не клеился, все мысли — о завтрашнем дне. Понимая, что это, возможно, последний наш «философический разговор», как мы называли свои беседы, я спросил:
— Как думаешь, скоро на передовую? Что мы знаем о противнике?
И сразу почувствовал, что Юрка в дурном настроении.
— Ты задал два вопроса. На первый, наверное, лучше, чем я, ответил бы тебе тараторщик, он часто общается с богом. А на второй ты сам знаешь ответ. Как учил «вонючий цитатник»: «Немцы — фашисты, убийцы, мародеры, насильники, гитлеровские головорезы…» Он политрук, ему виднее.
— Юрка, но ведь не все немцы — фашисты, у них же самая крупная компартия в Европе! Куда делись их коммунисты?
— По мне, так все их коммунисты — гады, переметнулись к Гитлеру! Кто струсил, кто-то увидел выгоду для себя, другие поверили фюреру. Не сомневаюсь, в первом же бою мы с тобой будем стрелять и в бывших коммунистов.
— Нас учили под лозунгом: «Через ненависть — к победе!» А узбеки? Что они знают о немцах? Половина, если не больше, неграмотные. Какая у них ненависть к немцам? Знают ли они вообще о Германии?
— Ты преувеличиваешь. Думаю, немало среди них и таких, кто не хочет говорить по-русски.