Ржевская мясорубка
Шрифт:
Русская армия, точно исходя из содержания термина «дезертир», появившегося еще во времена Римской империи, применяла его в отношении военнослужащих на протяжении всей своей истории, начиная с Петра I. В Советской Армии, особенно в период Великой Отечественной войны и сразу после нее, этот термин заменили другим — «перебежчик». Вот почему так названа настоящая глава. Испугались партийные и военные властители Советской России слов «дезертир», «дезертирство» — уж больно грандиозные масштабы приняло бегство с полей сражений. Статистика свидетельствует, что начиная с 1942 года из Красной Армии дезертировало свыше полумиллиона человек. Сколько перебежало в сорок первом, вряд ли можно точно определить. Официальные данные, названные мной, думаю, недостаточно точны, скорее всего — занижены [8] .
8
Здесь
Известно, что в немецких войсках на Восточном фронте служило более миллиона советских граждан, одетых в немецкую форму. В основном они находились во втором и третьем эшелонах, обслуживая полевые армии. Что это за люди? Часть из них — военнопленные, часть — молодежь, мобилизованная в оккупированных районах, и, наконец, — перебежчики.
Уже осенью 1941 года многие немецкие командиры по собственной инициативе стали создавать вспомогательные части из дезертиров, пленных и добровольцев из местного населения. Их называли сначала «нашими иванами», а потом, уже официально, — «Hilfswillige» («желающие помогать»), сокращенно «хиви». Использовались хиви в качестве охранников, водителей, кладовщиков, грузчиков и др. Этот эксперимент дал результаты, которые превзошли все ожидания немцев. Весной 1942 года в тыловых подразделениях германской армии служило не менее 200 тысяч хиви, а к концу года — уже около миллиона. В ноябре сорок второго во время Сталинградской битвы в 6-й армии Паулюса их насчитывалось почти 52 тысячи: в трех пехотных дивизиях «русские», как немцы называли всех советских граждан, представляли до половины личного состава. В июле 1943 года, во время Курской битвы, в элитных дивизиях войск СС «русские» составляли 5–8 процентов.
Высшие немецкие власти особенно благожелательно относились к формированию «восточных легионов» из нерусских добровольцев — граждан СССР. Приказом от 30 декабря 1941 года были сформированы три национальных легиона из добровольцев: Туркестанский легион — из туркменов, узбеков, казахов, киргизов, каракалпаков и таджиков; Кавказско-магометанский легион — из азербайджанцев, дагестанцев, ингушей, чеченцев, а также Армянский легион. В январе 1942 года был создан Волго-татарский легион. Существовал и Калмыцкий корпус, некоторые его подразделения действовали в советском тылу. Больше всего немцы симпатизировали казакам, их на стороне нацистов воевало около 250 тысяч.
Гитлер легко и быстро одобрил формирование войск из неарийцев — тюрков и даже калмыков-монголоидов. Но он постоянно и категорически возражал против создания союзных войск Германии из русских. Некоторые историки считают, что эта патологическая ненависть Гитлера к русским, большое число которых желало воевать против советской власти, и стала одной из причин его поражения в войне против СССР [9] .
Общее количество дезертиров из Красной Армии за годы Великой Отечественной войны составило 588 400 человек. Осуждено фронтовыми трибуналами за тот же период 994 300 военнослужащих. Из них: отправлены в штрафные роты и батальоны — 422 700, в концлагеря — 436 300. Не разыскано дезертиров и отставших от эшелонов — 212 400. 150 000 командиров и бойцов расстреляно. Страшные цифры…
9
Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии. 1933–1945. M.: «Изографус» (Эксмо), 2002.
Наш полк стоял в обороне на левом берегу Волги, до немецких позиций было максимум двести метров, разделяли нас только скованное льдом русло и крутые в этом месте берега реки. Близость противника породила новую волну побегов. Бежали в одиночку, вдвоем, группами.
Набраться храбрости и бросить оружие — уже психологически чрезвычайно сложно. Но перебежчика ждали и другие трудности. Он должен был выбраться из траншеи на бруствер и спуститься по обледеневшему склону к реке, перебежать по неровному ребристому льду к противоположному берегу, взобраться по скользкому склону наверх — что уже потруднее, а потом —
Часов в пять утра, когда еще не отступила долгая зимняя ночь, когда еще темно и все погружены в самый крепкий предутренний сон, а внимание часовых притупляется, беглец оставлял в окопе винтовку, патроны, гранаты, документы и пускался в путь, стараясь как можно скорее добраться до противоположного берега и взобраться наверх, а далее действовал строго по указаниям немецких листовок. Но еще раньше, как только он добирался до противоположного берега, даже еще не успев взобраться на него, — он уже находился под охраной немецких пулеметчиков и снайперов, которые, если затевалась погоня, немедленно открывали заградительный огонь, не позволявший преследователям высунуть головы из траншей. Кроме того, стараясь облегчить перебежчикам дорогу, немцы сделали несколько проходов в минированной зоне, снабдив их плакатами: «Подними вверх руки и пропуск. Спокойно иди к траншеям!» И, как правило, беглецам удавалось добраться до вожделенной цели.
А начиналось все с вечера.
Ближе к ночи над передним краем обычно раздавалось знакомое всем пощелкивание микрофона, и вчерашние красноармейцы, бежавшие к врагу, обращались по радио к своим бывшим товарищам:
— Говорит солдат 1-й роты 1-го батальона 673-го стрелкового полка рядовой Серега Хмельной. Здравствуй, Ванек, слушай, милый человек! И передай всей роте. Приняли меня как положено. Живу в тепле, сыт. Избавился от жидов и комиссаров. Через три недели обещали отпустить в деревню к Соньке.
Сразу же следовало второе радиообращение. Теперь говорил немец, неплохо владеющий русским, по интонации — твердой, уверенной — угадывалось, что говорит офицер:
— Солдаты Красной Армии! Переходите на нашу сторону! До шести утра обстрела не будет. В шесть тридцать завтрак. Если не придете — пропадете…
С этим текстом немцы выступали ежедневно — два-три раза за день.
Третье радиообращение. Опять перебежчик:
— Здравствуй, Василек! Я — Денис. Давай, друг, бросай свою хреновую житуху и переходи к немцам. Приличная публика, не то что наши матерщинники. Кормят нас французским шоколадом, голландским сыром, датской ветчиной. Не жрали такого при Советах. Вот так. Служу в обозе. Обещали весной отпустить домой. Давай, смелей двигай, браток! Не пожалеешь!
Сначала во время побегов и ночных речей полковая артиллерия открывала огонь по бегущим, разбивая лед, но долго продолжать стрельбу не могли — берегли снаряды. Однако полыньи снова замерзали, а немцы временно переносили радиоустановку в другое место, чтобы спустя время вернуться обратно, и опять мы слышали имена тех, кто раньше был с нами, а теперь против нас: Василек, Петюха, Джанбай, Гриць, Армен…
На переднем крае вражескую радиопропаганду глушить было нечем, и каждую ночь все мы — командиры, комиссары, сотни солдат — вынуждены были слушать эти гадюшные речи. Я-то понимал: не солдатский в них язык — чужой, подсказанный немцами. Но понимают ли это солдаты? Уверенности не было. Одни презирали и посулы немцев, и перебежчиков; другие посмеивались, особенно на медовые речи о французском шоколаде; некоторые вовсе не реагировали — мол, все это нам до фени. В то же время я видел, как внимательно вслушиваются отдельные солдаты, пожилые и молодые, в каждое слово с другого берега.
Как влезть с чужую душу, распознать, что движет человеком? Может быть, я как командир да и другие что-то упускаем, недоделываем, потеряли с бойцами простой человеческий контакт?..
Между тем поступила новая директива. Какие-то идиоты сверху рекомендовали периодически обыскивать солдатские вещмешки в поисках немецких листовок, якобы это поможет сократить число побегов. Для себя я отверг этот совет как абсурдный и безнравственный, считая, что это приведет к еще большему числу побегов. Обыск вещмешка наглядно покажет бойцу, что я не доверяю ему, а это породит ответное недоверие. Кажется, у Тарле я прочитал, как после сражения под Аустерлицем встретились Наполеон и Александр I, и русский царь попросил французского императора показать ему свою гвардию. Встретившись с солдатами-гвардейцами, Александр I попытался заглянуть в солдатский ранец, гвардеец отстранил царя, не позволив даже дотронуться до своего ранца. Александр I возмутился и пожаловался Наполеону, тот ответил: «Я не имею права это сделать. Французский солдат — свободный человек, а ранец — его личная собственность». Вот бы внушить это каждому командиру! Чтобы не трибунал, а взаимное уважение правило бал!