С Антарктидой — только на Вы
Шрифт:
Это очень важный вопрос. Нам пришлось немало труда приложить, чтобы научить экипажи быть осторожными, терпеливыми, расчетливыми. И проникнуться этими качествами должны все, вплоть до радиста и механика. Там ведь каждый полет можно приравнять к испытательному.
... Летим на «Каталине». Хатангу закрывает туман. Командир Масленников обращается к бортмеханику:
— Ивашина, хватит топлива до Дудинки?
— Кажу, хватит.
Летим. Дудинка закрывается.
— Ивашина, до Амдермы хватит?
— Кажу, хватит.
Закрывается Амдерма. Туман катит впереди нас.
— Ивашина, до Архангельска
Подумал, помолчал...
— Кажу, хватит.
Вот она школа ледовой разведки. Выскакивать в океан, зажмурив глаза с криком «Ура!» у нас, в Полярной авиации, себе никто не позволял. На риск шли обдуманно и расчетливо. И если считал, что мое присутствие на борту поможет экипажу лучше справиться с ним, я летел.
Рисковать, конечно, легче самому... Прилетели в Хатангу, вдруг мне приносят телеграмму — вопль о помощи от Зои Иннокентьевны, секретаря райкома: «Марк Иванович, спасите! На Гейберге погибает женщина. Кровотечение, температура сорок градусов. Надо вывозить».
Декабрь. Тьма полная. Аэродрома нет. Ближайшие самолеты Ан-2, которые могут долететь до метеостанции и то с дозаправкой, в Хатанге. Значит, надо посылать полный экипаж: двух летчиков, штурмана, механика, радиста, хирурга... Шесть человек на одном моторе в полярную ночь. Да еще идти через хребет.
Собрал летный состав, объяснил ситуацию, спрашиваю:
— Ребята, добровольцы нужны. Кто пойдет?
Все встали... Я отобрал экипаж, они пошли. Вы думаете, хоть кто-то из нас заснул в Хатанге, пока не привезли больную даму? Да никто... Вот это было для меня самым страшным — ждать, когда они вернутся.
А сам летишь... Командир дал «по газам», машина побежала, оторвалась — и сразу так легко на душе. Раздумывать ни о чем не надо, смотри, что будет, да не зевай! Но когда уходит кто-то другой, чего только воображение не нарисует! Страха натерпишься...
Уроки «стариков»
Задуло... Сидим на Диксоне. Ветер воет, в оконные стекла снегом царапает. В комнате собрались все, кто ждет погоды, чтобы летать. Чаевничаем. За столом вместе с нами сидит Илья Павлович Мазурук, старый полярный волк, командир одного из четырех воздушных кораблей, высаживавших папанинцев на Северном полюсе. Анекдоты стихают, все чаще звучит: «А помнишь?» И начинаются воспоминания, которые можешь слушать, запоминать, анализировать и бережно «упаковывать» в своей памяти — вдруг что-то из них в жизни, на льдине пригодится. А можешь в это время спать — слушать байки никто не заставляет.
— Илья Палыч, чайку подлить?
— Спасибо.
— Илья Палыч, а помните, как я к вам пришел в экипаж проситься вторым пилотом?
— Нет, Саша, не помню.
— Ну, что вы?! — Александр Арсентьевич Лебедев подливает чай сидящим за столом и передает чайник тем, кто расположились на кроватях. У Лебедева в свете тусклой лампы очень молодое лицо, кожа блестит. Но для нас он — один из опытнейших полярных летчиков. А кожа? В войну был подбит, горел в самолете, вот и слепили врачи ему новое лицо и руки внатяжку из той кожи, что не обгорела.
— Тогда станция «Северный полюс-5» создавалась, — Арсентьич уходит в прошлое, — открывал ее Мазурук. Набрался храбрости, подхожу: «Илья Палыч, возьмите вторым пилотом». «А что ты умеешь?»
— Я что, у тебя так прямо и спросил? — поворачивается Мазурук к Лебедеву. — И что же ты ответил?
— Что я мог ответить? Плечами пожал.
— А я?
— А вы сказали: «Ладно. Проверим. Уметь думать — вот что главное в авиации, Саша. Давай полетаем...»
— Ну, что же, — Мазурук улыбнулся. — Если ты и сейчас здесь живой сидишь, значит думать научился...
Смех, шутливые комментарии, очередное «А помнишь?» И снова к Мазуруку:
— Илья Палыч, когда летать-то начнем? Четвертый день сидим, как мышь под веником.
— Учитесь терпеть, ребята. Примешь одно неверное решение на вылет, а оно может оказаться последним в жизни. Я когда на Дальнем Востоке летал, — он греет руки о кружку с чаем, — метеослужбы у нас не было. Сам себе хозяин — экспериментируй, лихачь. Случалось у кого-то нервы не выдерживали, ожидание хорошей погоды слишком долгим казалось. Хоронили потом их. А я не стеснялся, у меня больше трехсот вынужденных посадок на Амуре из-за непогоды набежало. Но в туман не лез. А здесь — Арктика, это вам не Дальний Восток, который тоже не мед...
Терпение, братцы, великое терпение — вот чему труднее всего научиться, — он поднялся, подошел к своей кровати. — Ему даже труднее научиться, чем правильно думать. Так Саша?
— Так, Илья Палыч.
— А работать, думаю, начнем через денек. Завтра еще будет пуржить.
— Вы-то откуда знаете?
— А ты на барометр посмотри, стрелочка-то к «ясно» двинулась... И снова смех, совсем не обидный для того, кто задал последний вопрос. На его месте ведь мог быть каждый из нас.
Мне нравились эти неожиданные встречи в Арктике. Судьба сводила меня с разными людьми, и каждый был чем-то интересен, обладал, как правило, уникальным опытом.
Из воспоминаний И. П. Мазурука
Я после окончания военно-теоретической школы ВВС в Ленинграде и школы летчиков в Борисоглебске получил распределение в гражданскую авиацию, в Ташкент. А работать вначале не пришлось — воевал с басмачами. Шашку именную храню за те бои. Летали на Р-3: кабина открытая, сзади бортмеханик или летнаб с пулеметом. Разведку вели, с бандами дрались, пограничников выручали не раз, сбрасывая боеприпасы. Дружок у меня был — Федя Литвинов. Забарахлил мотор, сел он в песках. Помощь наша опоздала. Басмачи привязали его к лошадям и разорвали живым. Самолет топорами, шашками изрубили. Было тогда нам чуть за двадцать... Мальчишки по нынешним меркам. Слезы вытер, зубы стиснул и снова в бой.
Взрослели мы быстро. Нам доверяли, как вполне сложившимся мужчинам, и спрос был такой же. Ни за чью спину не прятались. «С пылающим взором, с ревущим мотором!» — в пекло, к черту на рога. Полюс? Давай полюс! Новая трасса? Давай трассу! Никто не летал здесь? Тем лучше, я первый буду! Только такое отношение к делу, задор, талант дают возможность вырасти из мальчика в мужа. Мы жили, летали с жадностью к жизни и к полетам. Вот и все особенности тех комсомольских лет. Свой кусок хлеба мы сами зарабатывали. И чем раньше этому научишься, тем лучше.