С царем в Тобольске. Воспоминания охранника Николая II
Шрифт:
Мое положение становилось чрезвычайно сложным и тяжелым… Единственная надежда, которая еще жила во мне, – это Учредительное собрание, но и в нем я иногда сомневался, слишком оно запоздало. Все же я ждал созыва Учредительного собрания и приготовил уже свое ему заявление, чтобы оно освободило меня от моей обязанности.
Началась предвыборная агитация в Учредительное собрание. Тоболяки обратились ко мне, чтобы я сделал доклад в Народном доме об Учредительном собрании, где изложил бы программу. Мне пришлось делать доклады не только в Народном доме, но и в нашем отряде, и в местном гарнизоне. Предвыборная агитация как будто на время отвлекла население от острой
Прихожу как-то утром в губернаторский дом, чтобы передать полученные письма и журналы, и одна из княжон меня спрашивает:
– Неужели правда, что Учредительное собрание вышлет нас всех за границу?
– Откуда у вас такие сведения?
– В газетах пишут.
– Мало ли что пишут в газетах? Учредительное собрание еще не созвано, и никто не знает, как оно решит этот вопрос, – отвечаю я.
Княжна смутилась и через несколько минут вдруг заявляет:
– Лучше пусть нас вышлют еще дальше куда-нибудь в Сибирь, но не за границу.
Я посмотрел на княжну и невольно задал себе вопрос, что это значит.
– Вам не хочется уезжать из России?
– Лучше в России останемся. Пусть нас сошлют дальше в Сибирь… Вы тоже выбраны в Учредительное собрание?
– Да, – ответил я.
– И вы скоро поедете? Вы можете и не поехать. Кто вместо вас останется здесь?
Я ответил, что, если не пришлют заместителя, должен буду остаться, но употреблю все усилия, чтобы быть в Учредительном собрании.
Не знаю почему, но семья Николая II очень не желала, чтобы я уезжал, – об этом мне не раз говорили фрейлины, Боткин и другие.
Собственно говоря, с падением Временного правительства моя официальная связь с Питером и вообще с Россией прекращалась. Тобольск существовал как бы сам по себе. Никакой переписки: ни официальной, ни неофициальной – с новой властью у меня не было.
Надежда моя на Учредительное собрание была единственная. С каким нетерпением приходилось ждать этого созыва!
Даже Николай II неоднократно спрашивал: «А скоро ли будет созвано Учредительное собрание?»
Я отвечал уклончиво, ибо сам не имел точных сведений… Да и кто тогда мог ответить на этот вопрос?
– Полагаю, что, во всяком случае, не позже начала января.
– Мы с Александрой Федоровной просим вас разрешить священнику отцу Алексею преподавать закон божий нашим младшим детям.
– Ведь с ними занимается сама Александра Федоровна.
– В настоящее время она не может, – возражает бывший царь. – Кроме того, отец Алексей, вероятно, более опытен и сведущ. Александра Федоровна находит, что он был бы очень подходящим преподавателем закона божия. Почему бы вам не разрешить? Приходит же он сюда совершать службу.
Великая княжна Ольга Николаевна, генерал-адъютант И. Л. Татищев, наставник цесаревича П. Жильяр, фрейлина гр. А. В. Гендрикова, великая княжна Татьяна Николаевна, гоф-лектриса Е. А. Шнейдер. Тобольск, губернаторский дом. Апрель-май 1918 г.
«По существу, я сознавал, что просьба самая невинная и почему бы не допустить. Но, помня все происходящее кругом, я никак не мог удовлетворить просьбу бывшего царя, особенно не мог допустить отца Алексея. Насколько удалось присмотреться к нему, он оказался в высшей степени бестактен и несвободен от стяжательства. Это последнее его качество вызывало страшную зависть в дьяконе той же церкви. Он не раз просил меня допускать
– Я человек бедный, многосемейный, – доказывал мне дьякон. – Пятнадцать рублей для меня доход. Почему вы даете зарабатывать отцу Алексею, а мне нет? Надо быть справедливым…
– Вы, значит, желаете иметь доход? – спрашиваю я дьякона.
– Разумеется.
– Я полагаю, что с такими же претензиями могут ко мне обратиться и из других церквей города Тобольска. Что же я им должен ответить? Вы понимаете всю нелепость вашей просьбы, даже претензии, – говорю дьякону. Но никакие доказательства не действуют, – после этого я просто категорически отказываю ему.
Служитель церкви ушел очень недовольный, не отказавшись, однако, от своего намерения «иметь доход»…
И что же он придумал для достижения этой цели? Так как и священник Алексей остался недоволен моим отказом допустить его законоучительствовать в бывшей царской семье, то они составили заговор против меня. И вот что устроили. Во время молебна 6 декабря, когда вся семья бывшего царя была в церкви, дьякон вдруг ни с того ни с сего громогласно провозглашает многолетнее здравие «их величеств государя императора, государыни императрицы» и т. д. и приводит всех присутствующих в крайнее изумление и возмущение, особенно некоторых из команды. Оно и понятно: никогда такое величание в Тобольске не допускалось и не совершалось. Так как это совершилось в самом конце молебна, я сейчас же подошел к дьякону и спросил: по чьему распоряжению он это сделал?
– Отца Алексея, – ответил тот.
Вызываю также священника, который в полуоблачении вышел ко мне из алтаря. Нас окружили возмущенные солдаты и любопытные свитские.
– Какое вы имели право давать такие распоряжения отцу дьякону? – говорю я священнику.
– А что же тут такого? – отвечает он как-то вызывающе.
Меня это крайне возмутило и даже испугало: возле меня стояли два солдата, сильно возбужденные, и один даже грубо буркнул: «За косы его да вон из церкви…». «Оставьте», – решительно остановил я его.
– Если так, отец Алексей, то знайте, что больше вы не будете служить для семьи бывшего царя, – сказал я священнику.
Тот что-то начал говорить в свое оправдание, но я уже не стал продолжать с ним разговор, ибо в церковь стала набираться посторонняя публика, начался какой-то говор, и дело могло кончиться величайшим скандалом, над попом мог совершиться самосуд. Хорошо, что в этот день в карауле был хороший взвод солдат, он сразу успокоился. Но инцидент этим не кончился.
Весть о происшедшем моментально облетела весь город и, попав в Рабочий клуб, превратилась здесь в величайшее событие. Тобольский Совет, который в то время соединился с городской управой, вмешался в это дело по настоянию Писаревского, Кочаницкого и других. Живо была составлена следственная комиссия, в нее попали и городской голова, и председатель местного гарнизона. В тот же день начались допросы попа и дьякона, которые единогласно показали, что за всенощной в губернаторском доме всегда бывший царь и царица величались «их величествами», что я, комиссар, никогда не протестовал и не запрещал попу это делать. Вот почему в день тезоименитства Николая дьякон провозгласил их величества. По городу уже пошла гулять эта ложь, пригласили меня на допрос. Отец Алексей, улыбаясь, протягивает мне руку как ни в чем не бывало.