С этим я справлюсь
Шрифт:
– А ты видела?
– Видела, – отрезала я и замолчала. Слишком далеко я зашла.
Марк опять повернулся к парням.
– «Неладно что-то в Датском королевстве», – процитировал он «Гамлета», – согласен. Но не все же становятся панками… Мозгов у них нет вообще, а что за вид… Поодиночке они ни на что не отважатся, поэтому собираются в банды. Их вина или нет, мне они все равно не нравятся.
– Я тоже хулиганов не люблю, – заметила я.
– И все-таки их защищаешь.
– Эти ребята – не хулиганы. Они довольно неприятные и, может быть, тупые существа. Но ничего ужасного в
– Нет, – сказал Марк. – насчет флота я не согласен.
– Но где же тогда выход?
Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся.
– А вот: поставить последний грош на Балет Герл в заезде в четыре тридцать.
После скачек мы ужинали в Кембридже. По дороге Марк сказал:
– Я ведь совсем ничего не знаю о тебе, Мэри. То ты вдруг вспыхнешь, то опять уходишь в себя.
– Да нечего особенно знать, – отмахнулась я.
Думаю, тогда я уже поняла, что задержалась на своей работе слишком долго. Марк Ротлэнд оказался уже третьим, который говорил, что во мне есть нечто загадочное, и заинтересовался мной настолько, что захотел узнать поближе. Это всегда было слабым местом в моих планах. Когда за семь недель успеешь прикарманить денежки, никто не успевает с тобой поближе познакомиться. А семь месяцев для моего дела слишком много.
– Я знаю только, – продолжал Марк, – что тебе двадцать три года, что в девятнадцать ты вышла замуж, теперь овдовела. Отец и мать твои в Австралии, и ты ходила школу в Норидже. И все, ведь правда? Еще я знаю, что у тебя светлая голова и талант к математике. С тех пор, как ты у нас появилась, ты ни разу не ошиблась. Ты боишься грозы и любишь смотреть скачки, но не делаешь ставок. Умеешь одеваться – вот, например, как сейчас, – но на службе об этом не думаешь. У тебя вполне приличные манеры, но время от времени ты будто не понимаешь простейших вещей, которые другим кажутся само собой разумеющимися.
– Например? – тут же спросила я.
– Пусть тебя это не волнует. Ты говоришь, что закончила среднюю школу, и речь у тебя в целом правильная, но иногда ты даешь понять, что детство было очень трудным. Когда дело касается работы, тебя не упрекнешь в недостатке инициативы, но ты как будто живешь какой-то другой жизнью. Я никогда не слышал от тебя ни одного недоброго слова о других, но ты яростно охраняешь свой мир и готова ополчиться против всех. Что у тебя за тайна, Мэри? Скажи!
За ужином я подумала, что дело принимает слишком серьезный оборот. Марк не давал воли рукам, как кузен, но ситуация становилась опасной. Чтобы направить его мысли на другое, я принялась расспрашивать о нем самом. Мать его была ещё жива, у нее квартира в Ханс-Плейс.
– Почему ты ушел с флота?
– Лучше спроси, зачем я туда пошел? Просто к тому времени отец решил, что меня нужно избавить от неприятной волынки
– Значит, вы норовили избавиться от неприятных обязанностей? – переспросила я.
– Да. Отец не ладил с Холбрукам. Дядя Кристофер все время стремился отодвинуть родственников, чтобы освободить место своему сыны Терри. Но когда умер отец, я все испортил, уйдя с флота и заняв место младшего Холбрука.
– Тебе не хотелось уходить в отставку?
– Нет, я все равно хотел уволиться. Там я не видел себе места, поэтому рад был уйти.
– Значит, ты пришел бороться за дело Ротлэндов?
– Ну, не такой уж я воинственный. Я не хотел неприятностей. Но думаю, худшее теперь позади.
Тут я вспомнила про два письма, помеченные «лично», которые лежали на письменном столе Кристофера Холбрука.
– Иногда я задавался вопросом, – сказал Марк, – не осложняет ли мой кузен Терри Холбрук тебе жизнь?
– Чем?
– Я думал, это и так ясно. Рад, что ошибся.
– Ничего серьезного не было.
– Иногда я думаю…
– О чем?
– Наверное, о том, что от Терри ушла жена. И получает ли он удовольствие от своего нынешнего образа жизни? Или просто пытается доказать что-то самому себе?
Я сказала:
– Пожалуй, отец был прав, не нужно было тебе возвращаться в фирму. Лучше уж стать археологом.
Улыбка появлялась на лице Марка всегда неожиданно.
– Ты права, как никогда. Следовало. Но я перетряхнул немало старых костей Ротлэндов и никуда от них не денусь.
Домой Марк привез меня в половине двенадцатого. Улица, где я жила, кончалась тупиком; вокруг пустынно, только четыре-пять машин, фонарь да бездомный кот, вылизывавший заднюю ногу.
– Огромное спасибо, – сказала я Марку, стараясь говорить, как девушки их круга. – Это был великолепный день. Мне все очень понравилось.
– Нужно будет повторить. Скажем, в следующую субботу. Раньше, по-моему, ничего такого не предвидится.
– Я не могу в субботу, – поспешно заявила я.
– Тебя уже пригласили?
– Ну, скажем так.
– А в Ньюбери, через две недели, тоже в субботу?
– Спасибо, это было бы чудесно, – сказала я, подумав, что к двадцать четвертому буду уже вне пределов досягаемости, и взялась за ручку дверцы.
– Мэри…
– Да?
Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал. Никакой особой страсти заметно не было, но и не скажешь, что он действовал неумело. Потом он погладил меня по голове.
– Какие красивые волосы.
– Ты так думаешь?
– Густые и все же мягкие… ты замерзла?
– Нет.
– Мне показалось, ты дрожишь.
– Нет!
– Хорошо было сегодня… правда?
– Да, Марк.
– Мне, – сказал он, – «хорошо» кажется явно слабым определением.
– Мне пора. Еще раз спасибо, Марк. Я… увидимся в понедельник. Спокойной ночи.
Среди ночи я вдруг проснулась оттого, что увидела во сне, будто плачу. И вовсе не от нежных чувств к Марку Рутланду. Я и раньше иногда видела этот сон, хотя не часто, раз в год или полтора. Это был даже не сон, а своего рода воспоминание во сне.