Шрифт:
Если сегодня нет солнца на небе – это не значит, что его нет вообще.
Часть первая
Глава 1
– Сходил бы ты на улицу! – ни с того ни с сего предложила Фёкла. – Чего дома-то киcнуть?
– А шашки? – заканючил я. – Ты же обещала.
– Как обещала, так и разобещала, – отрезала она.
Несмотря
«Предательница! – подумал я, но вслух ничего не сказал. – Небось к Валюхе собралась, средь бела дня чаевничать».
Я с мученическим видом стал одеваться, будто меня там ожидала не улица, а казнь египетская:
– Это – позор, а не шорты! Как из Армии спасения.
– Иди-иди, не умничай. – Фёкла миролюбиво подтолкнула меня в спину. – А я пока суп сварю.
– С фрикадельками? – пробурчал я с плохо скрываемой надеждой.
– И лапшой. – Она устало кивнула.
Тут уж я позабыл про все свои обиды. Фрикадельки из супа того стоили.
– Только лук не клади! Всё равно узнаю! – Я снял с гвоздя ключ на веревочке, повесил на шею и махнул Фёкле рукой:
– Ну, пока!
– Зеленого ничего не ешь! – понеслось мне вслед. – Опять кишки скрутит.
Я торопливо закрыл за собой дверь.
Во дворе было пусто. Оно и понятно – лето. Все наши дворовые разъехались по морям, лесам и бабушкам, а я вроде как остался за главного. Редкое удовольствие – быть главным в пустом дворе. От тоски загнуться можно.
На лавке сидела баба Шура и, как механический робот, грызла семечки.
«Щелк-щелк. Вас приветствует робот Шура. Модель T-1000. Совершенного типа».
Ну, как-то так она и сидела. Ей, видно, тоже было невесело.
– Здрасьте, баб Шур. – Я, не глядя, прошел мимо, но она точно смотрела мне вслед! Как боцман на корме при виде пиратского судна. Фёкла говорит, что это у нее просто вид такой – перекошенный. Но я думаю, что робот Шура просто не выносит детей. А таких, как я, – неуправляемых – особенно. Ну и Жеку еще. В этом мы с ним похожи.
Баба Шура подтвердила мои догадки презрительным молчанием, но я сделал вид, что не заметил, и гордо свернул за угол. Там начинались балконы, а под балконами – фруктовый рай для гурманов. Так называл наш дворовый садик Жека. Мы с ним вроде как ладим. Он живет в первом подъезде, а я во втором, так что нам сам бог велел дружить. Но мы его заветы не особо выполняем, даже деремся иногда. Не друзья, но и не враги. Так, что-то средне-приятельское.
Фёклу я, конечно, слушать не стал и первым делом забрался на черешню. Аккурат под Валюхиными окнами. Снизу ягоды были еще зелеными, но те, что наверху, уже алели гладкими бочками. Я пополз к краю ветки – там ягоды прямо краснючие. Ветка задрожала, и я вместе с ней, как начинающий эквилибрист. Ух, страшно.
«Кто не рискует, тот Таня», – напомнил я себе любимое Жекино изречение. Кто такая эта Таня, я не знал, но быть на
Только я намерился запихнуть добычу в карман, как вдруг где-то рядом хлопнула форточка. Среди черешневой зелени замелькало красное пятно.
«Валюха!» – мелькнула у меня шальная мысль, и сердце заколотилось громко-громко. То ли от испуга, то ли от предвкушения надвигающейся опасности в лице краснокожей Валюхи. Это наша соседка. Она же тетя Валя, она же Валюшенция, она же Валя фон Штирлиц. Прозвища мы придумали на пару с Фёклой. Ну, я, конечно, в большей степени. Просто у меня с фантазией перебор – вот и приходится ее как-то расходовать.
Вообще тетя Валя была белокожей, ну, может, местами розовой. Но вот лицо! Мы всё мечтали с пацанами, как летом соберемся поиграть в индейцев и предложим ей главную роль Чингачгука. Жаль, что все разъехались.
– Кто это там шебуршит? – завизжало у меня над ухом. Я прижался к ветке и затаился, словно ниндзя, но бдительный Чингачгук Валюха всё равно меня заприметила. – Севка, ты, что ли?
Она вдруг спрятала лицо обратно в форточку.
Швах! Не успел я обрадоваться, как оттуда высунулась рука со шваброй и принялась яростно молотить по несчастной черешне.
– Ах ты паршивец! – Листья летели во все стороны, а она всё лупила по ним, словно хотела сорвать побольше для какого-нибудь школьного гербария. Но я-то знал – Валюха задумала снять с меня скальп.
Поэтому я сразу плюнул на гордость, спрыгнул на землю и задал такого стрекача – будь здоров!
Вслед мне летели листья и неразборчивые проклятия. Видимо, индейские.
Забежав за угол, я отдышался как следует и только потом заметил дыру на одной из штанин. У меня неприятно заныло под ложечкой.
«Фёкла с меня шкуру сдерет!» – подумал я с нарастающей тоской. И ведь не объяснишь ей никак, что на мне лежит древнее проклятье. В прошлый раз было так.
– Хватит выдумывать, – разозлилась она. – Опять по кустам шастал?
Поначалу я горячо отстаивал свои права заколдованного:
– Ты не понимаешь. Я обречен портить новые вещи, стоит мне только к ним прикоснуться!
Фёкла поджала губы, я послушно замолчал, но потом завел снова:
– И старые тоже, когда у меня случаются обострения. Как у тебя с гастритом.
Вместо того чтобы посочувствовать, она почему-то рассвирепела:
– Я тебе сейчас покажу обострение! – И отвесила мне крепкую затрещину, от которой потом ухо горело так, словно его припекли утюгом.
Униженный такой несправедливостью, я целый вечер прятался за шторой на подоконнике и даже объявил голодовку. Правда, продержался недолго. После трех кусков хлеба с майонезом, который я под покровом ночи стащил из холодильника, у меня так заболел живот, что только одно и оставалось – звать Фёклу на помощь. Так мы в итоге и помирились.