С историей на плечах
Шрифт:
— Скажи, — наклонив голову, спросил папа, — а сегодня тебя смогли бы взять на работу, допустим тем же секретарем суда, без высшего образования?
— Смогли бы, — сказала мама. — Там не требуется высшее образование. Но для этого те, кто принимает решение, должны знать кто я и на что способна. Нужна хотя бы рекомендация местных властей, как было в прошлый раз.
— А теперь тебя не порекомендуют?
— Кто? — в ответ спросила мама. — На подобные должности всегда найдется чья-то родственница. В первый раз мне просто повезло. Тогда ведь решающим было желание руководства поссовета избежать конфликта в школе... нашлись люди, заинтересованные определить меня в другое место. А теперь не то.
— Но это не последнее место, где можно работать без диплома, — сказал папа. — Надо искать работу помимо школы, вот и все.
— Надо…
В
***
Так вот, от обстоятельств, складывающихся подобным образом, моим родителям было совсем не весело. А тут еще некая новая смута в стране, неопределенность с руководством… Казалось бы, семья и страна — вещи разного масштаба, но внешние перемены в любой момент могли отразиться на благополучии отдельных лиц, так или иначе. Не раз так бывало.
Заученно, привычно ходили люди на работу, занимались бытом, домашним хозяйством, огородами. По вечерам больше не собирались на совместный отдых, не посещали самодеятельность, не ходили в кино — каждый сидел в своем уголке и пережидал безвременье. Энтузиазм победителей, с которым они поднимали страну из руины, со смертью Сталина иссяк. Не стало больше того, кто воодушевлял их и поддерживал, кто по-отцовски радел о них. Без Сталина сиротство распростерло крылья над народом.
На долгие дни и месяцы люди изменили образ жизни, закрылись в домах. Главные активисты нашей сельской самодеятельности — в том числе Г. Н. Колодный, Н. Н. Солоник, мои родители, Ю. Полуницкий, Е. Богданова и другие — после случившегося перерыва так и не вернулись к ней, да и вообще их задор поутих. В благополучные годы, наставшие при Л. Брежневе, самодеятельность значительно восстановилась, но того подъема, размаха и расцвета, что был при Сталине, уже не достигла.
Наш поселок, конечно, не был городом, а являлся захолустьем, затерянной степной провинцией, но тут жили рабочие, передовой класс, и поэтому интерес к событиям в далекой столице не ослабевал. Многие столичные новости каким-то чудом проникали к нам с молниеносной быстротой.
Мы знали, что новое руководство страны — говорилось без имен, ибо имен не знали — с первых же дней предприняло шаги, направленные против «злоупотреблений прошлых лет», а на самом деле — против народа. Хуже всего было то, что в конце марта амнистировали заключенных, чей срок не превышал пяти лет. Ведь получили свободу очень многие преступники, в частности несовершеннолетние бандиты и молодые уголовницы — самая энергичная и злобная их часть. Независимо от полученного срока вышли на свободу взяточники, ворье, расхитители и растратчики, административные и военные правонарушители — все те, кто наживался на простых людях, третировал их, унижал и обирал. Это были захребетники, явные враги трудящегося человека — хозяйственники и партработники, злоупотреблявшие служебным положением в трудное для страны время, не считавшие простых тружеников людьми. О них очень хорошо написал Михаил Стельмах в своих романах «Большая родня» и «Правда и кривда». Просто читаешь и видишь живые картины тех лет! Позже эти захребетники переврут свои истории, объявят, что были незаконно репрессированы Сталиным и законно отпущены Хрущевым. Они останутся верными своей кривде, будут замалчивать и отметать правду, и не признают, что получили по заслугам за банальный криминал, а не по каким-то иным статьям.
Сражаться с этой многоголосой сворой и оспаривать их люди тогда, собственно, как и теперь, считали бесполезным, ибо понимали: правда никогда не бывает так убедительна, как вранье, и не бывает так голосиста, как лай паразитов, разрушителей и приспособленцев. Так, могучее солнце и вся экосистема Земли не в состоянии спасти плод, то же яблоко, от червяка, проникшего в него. Паразита можно только раздавить на месте обнаружения.
Например, из славгородских «репрессированных», а на самом деле махновцев, осужденных за злодеяния в годы Гражданской войны, вернулись не многие.
Еще одной напастью, настоящим ужасом стало освобождение уголовников, блатных, босяков и гопников. Выйдя из тюрем, они создали на местах опасную обстановку, так что в темное время люди боялись оставаться на улице, даже днем страшились поодиночке ходить в малолюдных местах, гулять в парках, выезжать на природу. Папа, идя на вокзал, если надо было ехать поездом, брал с собой немецкий кинжал, длинный и массивный. Ведь дорога от заводских корпусов аж до самого вокзала была пустынной, и там на путников часто нападали грабители и убийцы из амнистированных. Вброшенные в мирную жизнь, почувствовавшие странную заинтересованность в них новой власти, они проявлялись повсеместно, как сыпь на здоровом теле, терроризируя обывателей, нарушая общественную стабильность, глумясь над нравственностью. Интуитивно чувствовалось, что к власти пришли силы, пособничающие преступности и нуждающиеся в запугивании народа и в хаосе в стране. Это не могло идти на пользу и быть благом для народа. Эти силы с самого начала были прокляты людьми.
Но это был еще не конец новшествам. Вслед за этим газета «Правда» объявила, что врачи-убийцы на самом деле не виноваты, что их «недопустимыми и строжайше запрещенными приемами следствия» принудили оговорить себя. Абсурд нарастал, люди терялись в догадках и на всякий случай лечились у бабок-шептух и знахарок, что находились в каждом селе.
Так продолжалось всю весну и начало лета. Но вот в июле, когда арестовали Берию, прорисовалось что-то определенное. Неслыханно — его обвинили в шпионаже в пользу Англии! Более точных известий не поступало. К концу года поползли слухи. Одни говорили, что состоялся суд, который вынес смертный приговор и Берию в конце 1953 года казнили. Другие — что он был расстрелян сразу после ареста, прямо под стенами зданий где-то в кремлевском дворике. Второй молве верили больше, уж не скажу почему. Видимо, мало веры было в то, что в первые лица выбились достойные деятели.
Ясно было одно: коли так повернулось дело с Берией, то победили силы, весьма вольно обращающиеся с законом, враждебные прежнему курсу, курсу Сталина. Людей сковал не страх, а горе — многие предчувствовали тяжелые для страны, а значит и для себя, времена.
Еще долго продолжалась борьба Хрущева и Маленкова, за которой население следило с тревогой. Дело клонилось к тому, что вместе этим двоим политикам не ужиться. Но вот к власти пришел Хрущев, больше не казавшийся верным последователем великого Сталина, как он об этом недавно кричал. В сентябре того же года его избрали первым секретарем ЦК КПСС, что было решающим для закрепления реальной власти.
Сейчас много говорят о Хрущеве как о предтече Горбачева, и этому есть основания. Параллелей много. Так, все помнят, что Горбачеву, дабы подтолкнуть его к нужным решениям по «перестройке» страны, устроили Чернобыльскую катастрофу. Тот же метод устрашения был применен и к Хрущеву: в октябре 1955 года в Севастополе потопили флагман Черноморского флота, линкор «Новороссийск». Важны и детали, оба злодеяния отмечены особым цинизмом, в чем угадывается рука американцев, любящих сатанинские символы и совпадения: Чернобыль взорвали в канун Первомая и Дня Победы, а «Новороссийск» — в канун Октября, да еще во время отдыха Хрущева в Крыму, что называется под его носом. Как тут не отметить, что руководимый заморскими хозяевами, пользующийся их античеловеческой моралью, Гитлер и войну против СССР развязал в день летнего солнцестояния, как бы перечеркивая сакральное значение великого очищающего света; сделал это в ночь выпускных вечеров, когда советская молодежь праздновала вступление во взрослую жизнь.