С ключом на шее
Шрифт:
— Ты чего… — слабо шепчет Яна. Нос вдруг становится горячим и как будто вырастает — предвестник накатывающих слез. — Так только хуже будет…
— Почему хуже-то?
Яна опускает голову ниже.
(Слеза щекотно натекает в уголок глаза, и Яна быстро стирает ее кулаком, чтобы не накапать на домашку по математике. Нос забит, очень хочется прошмыгаться, но это будет слишком громко, — ее услышат, или она пропустит что-то важное. Лизка колупается за спиной со своими пупсами и пискляво, фальшиво тянет на одной ноте: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля». Живые люди так дебильно не поют, Лизка просто притворяется, изображает маленькую
На кухне волдырем от ожога вздувается скандал. Голос теть Светы — громкий и ровный, как бормашинка. Голос папы пока тихий и неразборчивый, но уже становится гулким, как из ведра. Скоро он взревет и начнет грохать кулаком по столу.
— …поскакала — в поле ветер, в жопе дым! И эта твоя туда же.
— …вот не надо про работу — она мать-одиночка, ее силой в поле не погнали бы!
— …был бы мужиком — не пришлось бы сажать на шею эту. «Конечно, Марьяночка, я посижу с ребенком, Марьяночка, иди гуляй…» Вы уже в разводе были, а ты к ней бегал. Этой прикрывался, пока я одна с Лизкой сидела…
— Ля-ля-ля, — говорит Лизка и жмет на живот резинового пупса. От оглушительного писка Яна подпрыгивает.
— …просто на шашлык хотела, перед Алихановым жопой крутить! Эта твоя тоже через пару лет в подоле…
— Хватит! — рявкает папа. Глухо ударяет о стол кулак.
На несколько секунд повисает тишина. Яна перестает дышать — и Лизка тоже. Потом теть Света снова начинает говорить — но уже тише, слов не разобрать. «Баю-бай, — заунывно тянет Лизка мерзко скрипящему пупсу, — баю-бай, я кому сказала!». Кухонная дверь распахивается. Яна торопливо хватает забытую ручку, тычет ею в тетрадь, глядя сквозь страницу, но отец, ступая быстро и тяжело, сворачивает в прихожую. Взвизгивает молния на куртке. Бухает входная дверь.
Теть Света стремительным шагом влетает в комнату, и Яна начинает слепо выписывать какие-то иксы и игреки. «Ля-ля-ля», — снова заводит Лизка.
— Довольна? — ледяным тоном спрашивает теть Света. — Опять из-за тебя поссорились. Нравится тебе, да?
Яна чередует иксы и игреки, как попало впихивая среди них цифры. На носу набухает капля, вот-вот свалится на тетрадь. Все равно переписывать.
— Пошла вон отсюда, — говорит теть Света.
Яна хватает учебник с тетрадью и боком выскакивает из комнаты).
— Ты не понимаешь, — говорит она Ольге. — Так нельзя…
— Чего нельзя?
— Ну… ябедничать…
Ольга осекается, растеряв всю воинственность, и задумчиво хмурится. Филька оседает, как сдувшийся воздушный шарик, сколупывает с подоконника чешуйку краски и вдруг оживляется:
— Не, погоди! Это же дух. Это ведь не то же самое, что училке рассказать или бабушке.
— Вот именно! — подхватывает Ольга. — Он же ненастоящий. Ты же не стучать ему будешь, а колдовать, правильно, Филька?
Тот нерешительно кивает. Яна упрямо мотает головой.
— Все равно… — она с сомнением смотрит на Ольгу, и ее осеняет: — Тебе же не нужно никакой защиты, у тебя мама добрая, и Егорова ты можешь побить без всяких духов! Тебе просто поколдовать охота!
— А вот и нужно! — упирается Ольга и презрительно кривит губы: — Да тебе просто слабо.
— Не обязательно ночью, — серьезно отвечает Филька. — И духи не являются кому попросишь. Что, думаешь, пожаловалась, и он такой полетел наругать кого скажешь?
— Ну да. Прилетает такой и… — Ольга делает зверское лицо, трясет указательным пальцем и закатывается от смеха. При виде вытянутого пальца Яну тоже разбирает; не выдержав, она прыскает и зажимает рот ладонью.
— Чего вы ржете? Это опасно, между прочим. Сделаешь что-нибудь не так — дух тебя с собой утащит. Или вообще растерзает.
Ольга закатывает глаза и разводит руки, тянет: «У-у-ууу». Но Яну вдруг продирает ледяной холод.
— А если сделать все правильно — что тогда? — тихо спрашивает она. — Не, серьезно?
— Может, он сделает так, чтобы от нас просто отстали. — На мгновение лицо Фильки становится мечтательным, но быстро мрачнеет: — Только мы на кладбище не попадем, нас по-любому застукают. Так что это все просто треп.
Яна прикидывает: кладбище где-то за городом, с западной стороны. Наверное, Ольга знает, как туда попасть, она знает кучу всяких взрослых вещей. Яна поднимает глаза, смотрит на подругу. Та беззвучно шевелит губами, решительно качает головой.
— Туда, наверное, часа три идти, — говорит она. Филька тоскливо вздыхает:
— Три туда, три обратно… И там хотя бы час… Если я на семь часов уйду — у бабушки инфаркт будет.
— Давай скажем, что поход с классом, — предлагает Ольга.
— Ага… она класснухе начнет названивать, узнавать.
— А давай…
Яна отключается. С кладбищем, конечно, ничего не выйдет, но Филька сам сказал, что это только пример. Он сказал, что нужно нехорошее место, и Яна такое знает. Странное место, страшное место, подписанное иероглифами-паучками.
Только рассказывать о нем совсем не хочется.
…Где-то в восемь вечера теть Света смотрит на часы и говорит, что по-хорошему Яна должна играть гаммы всю ночь, но — хватит издеваться над соседями, пусть займется сольфеджио. Верхний свет выключен; горит лишь торшер в углу и настольная лампа на столе для уроков. В их теплых пятнах маленькая комната, в которой теть Света и Лизка спят, а Яна делает уроки, кажется одновременно уютной и страшной. Яна наощупь убирает скрипку — целую, не разбитую, чудом не пострадавшую в драке — в чехол, открывает нотную тетрадь с заданиями на лето, пытается примоститься на стул боком, чтобы не давить на горячие, вздувшиеся полосами синяки на попе. Ничего не получается, и в конце концов Яна залезает на стул коленками. Она ждет окрика, но теть Света молчит. Яна надеется, что она уйдет, но та остается в кресле, которое на ночь раскладывается в Лизкину кровать, с раскрытой книгой на коленях. Это — «Гадкие лебеди» Стругацких; на двадцатой странице Яна оставила пятно, когда, зачитавшись, схватилась за нее испачканной конфетой пальцами. Но, кажется, теть Света ничего не заметила — книга прочитана уже до середины, а она так ничего и не сказала. Ее присутствие ощущается ноющей болью под левой лопаткой, в сведенной от напряжения мышце. Нотные строчки пляшут перед глазами. Изо всех сил нажимая на карандаш, Яна транспонирует «Перепелочку». Ненавистная заунывная мелодия преследует ее с подготовительного класса.