С корабля на бал
Шрифт:
Зрелище оказалось еще то. В лунном свете стояла, зияя разбитым лобовым стеклом, «девяносто девятая». Посреди дороги. За машиной, спиной к бамперу, сидел на корточках парень с автоматом Калашникова. За ним виднелся бритый затылок второго.
Парни явно боялись выглянуть из-за машины. Судя по их словам, какого-то Жору замочили… но тогда выходит, что Жора этот — был ребенком? Это он испустил тот душераздирающий крик, да? После сообщенного Василием и особенно после того, через что я прошла сама, такая мысль показалась если не естественной — разве естественно
И ищут они…
«Сучонок».
…тоже ребенка! Вероятно, это он стрелял из пистолета, потому что оба парня, насколько я могла видеть, были вооружены автоматами.
И то, что они перестреливались возле моего дома, не могло быть случайным. Медлить больше было нельзя.
— Вы что тут третесь, а? — крикнула я, открывая металлическую дверцу в воротах.
Мои слова произвели эффект просто невероятный. Такого я не ожидала.
Из кустов возле стены, которой был обнесен мой дом — буквально в нескольких метрах от меня, — вынырнула маленькая темная фигурка и, сильно хромая на левую ногу, припустилась бежать ко мне.
И тут пространство вокруг меня взорвалось от автоматных очередей. Бегущая ко мне фигурка споткнулась и покатилась кубарем. Прямо к моим ногам.
Впрочем, тут же оказалось, что человечек вовсе не был оглушен падением, потому что, выгнувшись и испустив глухой вопль боли, он выстрелил несколько раз по парням возле «Жигулей».
Автоматный шквал был ответом. На меня упала срезанная пулей тонкая ветка, скользнула по плечу и упала на землю — а вслед за ней упала на землю и я, — упала возле тяжело, прерывисто дышащего комочка, и надавила на курок. Перекатилась с боку на бок — и весьма кстати, потому что на том месте, где я только что лежала, взметнулись фонтанчики земли и сноп искр, вышибленный из большого камня, — и выстрелила еще три раза.
Один из парней вдруг выпрямился во весь рост, вздрогнул всем телом, словно к нему приложили раскаленное железо, схватился обеими руками за горло и упал навзничь. Его голова конвульсивно приподнялась, перекошенные губы судорожно хватали воздух, и в этот момент второй парень бросил на него мгновенный взгляд, резко поднял дуло автомата и — дал короткую очередь в голову своего подельника, а потом ползком забрался в салон машины и завел двигатель.
Маленький человек в метре от меня вскочил, отчаянно припав на подбитую ногу, и, вскинув пистолет, разрядил всю обойму по взревевшим «Жигулям».
Я видела, как разлетелись боковые стекла, «девятка» тронулась с места, сразу набрав большую скорость, а потом, некоторое время выдержав верное направление движения, неловко съехала на обочину. И через несколько секунд я услышала глухой всплеск.
Там был небольшой пруд.
Маленький человек уронил пистолет и, упав на землю и вжимаясь в нее всем телом, выговорил тонким, отчаянно дрожащим, жалобным голосом:
— Помоги… мне.
И я выронила собственный пистолет и опустилась возле своего нежданного гостя на колени… схватила его
Маленькое лицо было перемазано грязью, кровью и потом, короткие волосы слиплись на лбу. Это было страшное лицо. И оно было тем страшнее, что было детским, и на этом детском лице темнели серьезные, глубоко запавшие обреченные глаза.
Это был Паша Иванов.
Василий возник за моей спиной неожиданно. В руке он держал пистолет, но, увидев, что происходит, убрал его в кобуру и, легко подхватив тонкое тело Паши, понес в дом.
— Да у него кровь… — выговорил он, заходя в прихожую. — Ранили его, наверно.
— Да не, это я на камень напоролся… поцарапал… когда в кусты прыгал. И лицо тоже… немного… — пробормотал Паша.
Все это время я молчала — никак не могла прийти в себя. Проклятая, проклятая жизнь… до чего мы дожили, если ребенок берет в руки оружие, чтобы защитить свою жизнь! Или того хуже — чтобы отнять чужую.
Паша, усаженный в кресло, долго молчал. Потом вытер краем ладони пересохшие губы и сказал:
— У тебя есть текила?
— Что?
— Текила… ну, кактусовая водка.
Такая просьба не удивила меня: десятилетний мальчик, который только что на моих глазах убил человека, может попросить и не такое.
— Текилы нет, Паша. Водка, коньяк. Но ты…
— Ничего со мной не будет, — грубо сказал он, вернее, выговорил так, чтобы прозвучало грубо — но прозвучало как-то жалко, словно оправдывался он: да, я такой, но я не виноват, что я такой.
Честное слово, первый раз я видела, как ребенок пьет водку. Я налила ему граммов пятьдесят, он вылил ее в рот одним движением, словно ему приходилось делать это много раз, и он уже сам не рад, что делает это, но приходится…
Как хронический алкоголик. Гены такие… Наверняка его отец — алкаш.
Он допил, поставил стопку на стол и сказал:
— Мне это… мне нужно, чтобы ты мне помогла. Ты ведь Юля?
— Юля, — подтвердила я. И не показалось странным и фамильярным, что это существо втрое младше меня называет меня на «ты».
— И еще Лена… Владимировна, — добавил он очень серьезно. — Я еле добрался до тебя. Ты можешь мне помочь.
Я наклонилась вперед, буквально вцепившись взглядом в это бледное серое лицо, и выговорила:
— Ну… рассказывай.
— А это кто? — повернулся Паша к Василию.
— Можешь говорить при нем, — сказала я.
— Я не буду… при нем. Не буду.
И он, глубоко вздохнув, уставился перед собой немигающим, серьезным взглядом.
— Если, хлопчик, ты хочешь рассказать нам про школу малолетних киллеров, которая находится где-то здесь, в Тарасовской области, то я готов не слушать, — неожиданно резко выговорил Василий. — Хотя, конечно, это забавно: мальчонка приходит в гости в три часа ночи, предварительно устроив перестрелку под окнами… прямо как взрослый… а потом заявляет, что он никому ничего не скажет. Правда, забавно?