С крыла на крыло
Шрифт:
- Ого!
– ему удалось протиснуться.
– Ночная сводка "нечистой силы"!
- Какая-нибудь чепуха, ветер в трубах, в разбитых стеклах, - процедил равнодушно Толя Тютерев. Его ничем не удивишь.
- Глядите, Женя-то, Женя!.. Пробирается в самый центр. Заинтересовался дьявольщиной на факте!
– Юганов заливался смехом.
Иваном Евграфовичем действительно можно было залюбоваться.
Загорелый до цвета сепии, веснушчатый, с выцветшей и потому рыжеватой шевелюрой, он не скрывал восторженного
Нам пришлось еще немало подождать, пока, наконец, Женя вернулся в комнату. Восемнадцать пар глаз, сами понимаете, в него впились:
- Не томи!.. Давай выкладывай!
- Буду сегодня ночевать в ангаре и поймаю!
– сказал он так, словно намеревался выловить к обеду карпа из садка.
Заявление, признаюсь, вызвало некоторое смятение. После короткой паузы, во время которой мы не отрывали от героя глаз, кто-то спросил:
- Кого поймаешь?.. Духа?
- Все равно. Кто подвернется, того и словлю.
- В тебе так много нетерпения и страсти, - заметил Рыбко, - можно подумать, что сегодня духи кричали нежнее, чем вчера.
- Что?
– не расслышав шутки, переспросил Женя.
- Говорю, если духи дамские - бойся щекотки.
- Не понимаю, к чему нелепый риск?
– без стеснения подхватил Юганов.
– Ну, днем - работа. А ночью?.. В "Положении о летных" ничего о духах нет.
- Не забывай детей, - мрачно добавил кто-то.
- Ерунда! Они зря тебя пугают, - возразил Анохин, - прими "причастие" для храбрости.
- Э!.. В том-то и дело, он, кроме молока...
- Ах, да! Забыл. Тогда трудней.
Сыпались подначки, смеха было много, но Женя не обижался, хотя и оставался неразговорчивым. Было это на него не похоже.
Поздно вечером, - а летали мы тогда до девяти часов, - собираясь восвояси, я увидел в дверях ангара Женю - он разговаривал с вахтершей. Я понимал, сколь неуместно приготовившемуся к охоте на духов желать спокойной ночи. Поэтому сказал, как говорят студенту со шпаргалкой в руках:
- Ни пуха ни пера!
Он послал меня к черту, и я, насвистывая какой-то модный мотивчик, направился вдоль липовой аллеи.
Утром мы, как и все в институте, узнали, что Женя ночью довольно быстро понял, откуда "разговорчики".
Он притаился на крыше, в зоне вентиляционных труб, у одной из них. Но филин - это был именно он - обманул его, вылетев на рассвете из другой трубы. Поймать ночную птицу Жене не удалось. Она, правда, оставила на память о себе неопровержимые и вполне материальные следы.
Весь коллектив, наконец, вздохнул спокойно и принялся с новой энергией за дело.
Катапульта ухала через час. Двигатели свистели. Грохотали доживающие свой век тяжелые моторы. И стало даже грустно, что сказка кончилась.
Летчик-испытатель, инженер Анатолий
Толя, чуть позируя, много курил, пользовался мундштуком из плексигласа. Наблюдая его походку, можно было предположить, что он специально вырабатывает нарочитую ее твердость и неторопливость.
Мне запомнился небольшой с ним разговор.
Что-нибудь в феврале сорок второго года мы с инженером Игорем Михайловичем Пашковским собирались лететь и ждали у крыла двухместного истребителя, пока механик опробует мотор. Тютерев подрулил к нашему крылу и вылез из открытого связного самолета - промерзший, неуклюжий в меховом. Подошел к нам, спросил, что намерены делать.
- Летим на штопор!
– громко крикнул ему Пашковский. Мотор гудел, и Толя понял скорее по губам. Он сделал несколько шагов в снег, стал крутить самокрутку, то и дело согревая дыханием пальцы, посматривая на нас с улыбкой. Уж бог его знает почему, мне эта улыбка показалась странной. Когда мотор наш стих и, приглашая, механик вскочил на крыло, я спросил Толю, почему, собственно, он не добивается полетов на истребителях. Не стремится к испытательной работе.
Отвечать он не торопился; улыбаясь, пытался прикурить. Показалось, он прячет свое смущение.
- Да я что. Я, собственно, давно готов, - сказал он наконец.
– Не доверяют. Вот я и летаю... больше по орсовским делам.
Признаюсь, я не очень ему тогда поверил и тут же предложил свои услуги: вывезти его на нашем истребителе. То, что он не взвизгнул от восторга, я истолковал в пользу своей догадки: "Побаивается летных испытаний!"
Но я крепко ошибся. Разбросанные в разные места, мы долго с ним не виделись.
Примерно через год я услышал, что Толя Тютерев проводит испытания серийных истребителей на крупном авиазаводе. И тогда я подумал: "Как мы торопливы в суждениях о людях!"
В сорок седьмом - сорок восьмом годах Анатолий Михайлович тоже занимался исследованиями стреловидных крыльев. Летчиком-испытателем он летал по разным заданиям, а в качестве ведущего инженера проводил работу на специальном планере - "летающей лаборатории". Очень прочный планер, похожий на реактивный истребитель, буксировался на большую высоту и оттуда, пикируя, мог развивать довольно большую скорость.
Привлекательность этого эксперимента заключалась в том, что планер позволял устанавливать крылья с различной степенью стреловидности: на тридцать градусов вперед, и на такой же угол назад. Менялось, таким образом, крыло: фюзеляж, хвост, кабина оставались неизменными и на результат эксперимента как бы не влияли.