С любовью насмерть, Дун...
Шрифт:
— Когда нам в полицию сообщили об исчезновении Минны, стало о том известно также и вам. Контора ваша находится у самого моста, и вы, должно быть, видели, как мои люди искали тело в воде. Вы, конечно, сообразили, что на шинах вашего «ягуара» осталась грязь проселка. Учитывая свое «щекотливое положение», как вы изволили выразиться, вы решили застраховать себя на случай, если бы нам понадобилось проверить шины «ягуара», — кому-кому, а вам известны методы нашей работы, не так ли? Поэтому вы решили под любым предлогом, но вполне легальным, проехать в своей машине тем проселком. Делать это днем было рискованно, но как раз в тот вечер вы должны были встретиться с миссис Миссал…
Хэлен Миссал вскочила и закричала:
— Нет, нет, это неправда!
— Сядьте, — спокойно сказал Уэксфорд. — Неужели вы думаете, что она ничего об этом не знает? Неужели вы думаете, что
— Он сказал, что ему надо зайти за кустик. — В голосе миссис Миссал звучала горечь, она чувствовала себя оскорбленной.
— Вы прошли подальше в лес, но так как было уже темно, для того, чтобы лучше рассмотреть тело, вы зажгли спичку. Зрелище настолько сильно на вас подействовало, что вы стояли, пока спичка почти не догорела и пока миссис Миссал не позвала вас из машины. После чего вы поехали домой, выполнив все, что задумали. Сложись обстоятельства для вас удачно, никому и в голову не пришло бы связывать вас с миссис Парсонс. Но вот я упомянул имя Дуна у вас в доме, кажется, вчера. И вы вспомнили о книгах. А в книгах, подумали вы, могли оказаться и письма, кто знает, это было ведь давно. Прослышав о том, что Парсонса сегодня дома не будет, вы решили, воспользовавшись ключом покойной, который, кстати, исчез вместе с ее кошельком, проникнуть к нему в дом и забрать отсюда все, что могло бы послужить уликами, все, что было связано с Дуном. За этим занятием мы вас и застали.
— Ну что же, звучит правдоподобно, — сказал Кводрант. Он поправил растрепавшиеся волосы жены и крепче прижал ее к себе. — Конечно, вам абсолютно не удастся обосновать предъявленное нам обвинение, но если хотите, мы потом, когда будет время, вместе попытаемся во всем разобраться, — он говорил так, как будто речь шла о пустяковом недоразумении, которое можно легко устранить. Ну, например, сломалась машина, а надо добираться домой, или, скажем, их приглашают на нежелаемую вечеринку, и приходится вежливо уклоняться от приглашения.
— Нет, мистер Кводрант, — произнес Уэксфорд. — Мы не будем терять время на разбирательства. Можете уезжать, воля ваша, но все-таки я хочу, чтобы вы остались и выслушали меня. Видите ли, Дун любил Минну, и к его любви могла примешиваться ненависть, да, именно ненависть, но ни в коем случае не презрение. Вчера я задал вам вопрос: знали ли вы миссис Парсонс раньше? Вы захохотали и впервые за все это время естественным образом отреагировали на мой вопрос. Смех ваш был полон презрения, злой издевки. И я подумал: «Да, Дун мог убить женщину, но это была бы страсть, и страсть толкнула бы его на убийство, однако это чувство не совместимо с презрением к предмету страсти». Далее: сегодня в четыре утра ко мне поступили еще кое-какие сведения и я понял, что ни вы, ни Друри не могли быть Дуном. И я наконец узрел, в чем заключается тот самый непоправимый недостаток, которым страдал Дун.
Берден знал, чем он закончит, но даже у него екнуло сердце.
— Дун — женщина, — сказал Уэксфорд.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Не смей, не смей любить!
Любовь чревата превращеньем,
Улыбка алых уст увянет, придет час;
В очах прочтешь ты холод, отчужденье;
Тепла ее рука, но пыл любви угас.
«Вот теперь с ним можно делать, что угодно. Он бы дал себя арестовать, посадить за решетку — таким он вдруг сделался смирным, как овечка», — думал Берден. Только что с Кводранта было снято всякое подозрение в убийстве, а эффект оказался обратный: его самоуверенность исчезла, в глазах появилось выражение панического страха, что в представлении Вердена никак не вязалось с Кводрантом.
Фабия высвободилась из его объятий и выпрямилась. Все время,
— Когда я узнал, что Дун — женщина, — продолжал Уэксфорд, — для меня почти все встало на свои места. Я нашел объяснение скрытности миссис Парсонс, я понял, почему она, обманывая мужа, все же не полностью осознавала, что обманывает его, и не видела в том своей вины; почему Друри считал, что она стыдилась Дуна; почему, преисполненная отвращения к самой себе, она прятала подальше книги.
«…И почему миссис Кац, которая знала, что Дун — женщина, но не знала, кто она такая, ужасно не терпелось выведать у кузины, как ее зовут», — размышлял Берден. Это открытие, что Дун — женщина, также объясняло фразу в письме миссис Кац, над которой они с Уэксфордом ломали голову: «Все-таки никак не могу взять в толк, почему ты так боишься этой встречи. Ну, скажи, чего там бояться? Между вами же не было ничего такого…» Близкая родственница, которой миссис Парсонс поверяла все свои тайны, была полностью в курсе дела. Для миссис Кац тут не было никакой тайны, для нее это был факт, к которому она давно привыкла, и потому она не сочла нужным, узнав о смерти двоюродной сестры, обратиться в полицию, пока сам шеф полиции штата Колорадо не обратился к ней за разъяснениями. И правда выплыла, выплыла в постскриптуме к беседе Уэксфорда с шефом полиции из Колорадо, когда они этой ночью вышли на связь с Америкой. Она выплыла почти случайно, когда шеф, что-то не вполне понимая, сам объяснил все, и очень просто: «Эй, что вы там говорите, не пойму. Вы, кажется, считаете, что Дун — мужчина?»
Хэлен Миссал откинулась назад, к стене, спрятав лицо в тени. Место, где она сидела, освещало солнце, его лучи вплетались в яркий узор на ее юбке, десять маленьких солнц горели на ее длинных, лакированных ногтях.
— Вы странно себя вели, миссис Миссал, — сказал Уэксфорд. — Прежде всего, вы мне солгали, сказав, что не знали миссис Парсонс. Возможно, вы действительно не узнали ее на фотографии в газете. Но с вами очень сложно иметь дело. Как что — вы сразу вилять, обманывать, и в результате истина выясняется только из показаний других людей. Или остается о ней догадываться по случайно сорвавшимся у вас с языка фразам, обмолвкам.
Хэлен Миссал сверкнула в его сторону глазами, в них была ярость.
— Ради Бога, Дуглас, дай мне сигарету, — сказала она.
— Сначала я решил, что вы не имеете к делу никакого отношения, — продолжал Уэксфорд, — до тех пор, пока в пятницу вечером не произошел один эпизод. Помните, я вошел в гостиную и сказал вашему мужу, что хочу поговорить с его женой. Вас мое заявление привело в раздражение, но что касается мистера Кводранта, то я заметил, как он страшно вдруг испугался. Тут он совершил одну неловкость, из чего я понял, что он нервничает. Когда вы мне сказали, что встречались с ним, с моей стороны было естественно предположить, что он не захочет, чтобы мы об этом были осведомлены. Но ничуть не бывало. К моему изумлению, он был предельно откровенен. Я долго размышлял и наконец пришел к выводу, что вся сцена была мною воспринята под неверным углом. Я стал восстанавливать в памяти, что я тогда говорил и на кого в это время смотрел… Но об этом потом, и пойдем дальше. Миссис Миссал, ваша старая классная наставница вас вспомнила. Все были убеждены, что вы станете актрисой. Вы подтвердили ее слова. «Я хотела быть актрисой!» — вырвалось у вас, и в тот момент вы не лгали. А вот что происходило в 1951 году, когда Минна оборвала дружбу с Дун и стала приятельницей Друри. У меня создалось впечатление, что Дун была честолюбива по натуре, и разлука с Минной для нее означала крах ее честолюбивых устремлений: жизнь сломана. Я нашел то, что упорно искал, а именно — сломанную жизнь. Когда Дун стала взрослой, она превратилась из умной, страстной, жизнерадостной девушки в существо разочарованное, опустошенное. Вы как нельзя лучше вписывались в этот образ, миссис Миссал. Даже когда вы старались быть веселой, получалось злое веселье. Да, вы придумывали себе развлечения, у вас были связи, но приносило ли вам это удовлетворение? Или, может быть, таким образом вы хотели заглушить свою тоску по несбыточному?