С мертвых не спросишь

Лайл Гэвин

Я забрался за ним следом в кабину, он нажал на какие-то кнопки, мотор – как и следовало ожидать – с первого же раза взревел и мерно зарокотал. Мы медленно объехали площадь и свернули на дорогу, ведущую к вершине холма. Но прибавить ходу не удалось, – мы тут же угодили в длинную вереницу дорогих лимузинов, которые медленно ползли наверх, поворачивали направо и въезжали в ворота усадьбы.

Дом представлял собой огромное прямоугольное сооружение в викторианском стиле. Его окружали живописные лужайки по склонам холма, клумбы с кустами роз и невысокие подстриженные живые изгороди. Уинслоу поставил машину на посыпанной

гравием подъездной аллею – двор был уже заставлен – затем мы обошли с ним вокруг дома, поднялись по широким каменным ступеням и вошли внутрь.

Истинные любители крепких напитков к тому времени уже опустошили первые бокалы и шум голосов заметно нарастал. Я перехватил Гарри Хендерсона, катившего тележку с подносом, взял себе виски, потом отошел в сторонку и осмотрелся. В одном конце огромного зала горел камин, в другом уходила наверх широкая лестница. На стенах несколько чуть выцветших картин – похоже, подлинники. Мебели немного, но все – хорошие старинные вещи. Здесь чувствовался совершенно иной вкус, чем в квартире на Сент-Джонс-Вуд. Кроме того, одна лишь меблировка такого дома должна была потребовать совсем иных расходов, чем указанные в налоговых декларациях Фенвика. Интересно, на что намекал Оскар, когда речь зашла о поместье?

Где-то рядом раздался мужской голос:

– Ну что же, очень даже миленькая вдова.

– Думаю, недолго ей оставаться в этом качестве, – заметил еще кто-то.

– Кто знает... Впрочем, я и сам не прочь бы попытать счастья.

– Нехорошо так говорить сегодня, когда мы распиваем тут джин нашего бедного Мартина.

– Не Мартина, а ее джин, дружище.

Когда голоса слились с общим шумом, я прошел в соседнюю комнату. Там тоже было мало мебели и чувствовался простор, несмотря на стоявший посередине внушительных размеров концертный рояль. Картина на стене, судя по всему, принадлежала кисти Тернера.

Ко мне подошел Дэвид, держа в руках большой поднос с напитками, и я постарался его разгрузить.

– Могли бы мы поговорить, сэр?

– Конечно. Я буду поблизости, пока ты не освободишься.

Он поспешил дальше, а я прихватил несколько аппетитных бутербродов с подноса, который держала экономка, продолжал неторопливую прогулку. Поскольку Макби нигде не попадался на глаза, я решил, что тот уже отправился в Лондон возделывать свой финансовый огород. Вскоре я заметил Вилли, дрейфующего в мою сторону, словно одинокое облако на небосклоне.

Взгляд его уперся в меня.

– Послушайте, да с вами, кажется, произошел несчастный случай.

Надо же – заметил! А ведь мы с ним встречаемся сегодня только третий раз. Нет, в Англии вы можете на улице истечь кровью, пока кто-нибудь из прохожих не решит, что он достаточно вас знает, чтобы вызвать скорую помощь.

– Ничего страшного. – Хватит с него страшных историй. – Скажите, Фенвик был хорошим страховщиком?

– Великолепным, самым лучшим. Мы с ним были словно в тихой гавани, а без него начался отлив, и мы садимся на мель. Он вообще здорово разбирался в судоходстве. А большинство наших не отличит штурвал от брашпиля.

– Ваши страховщики? Черт, как же они тогда занимаются страхованием судов?

– Ну, все дело в опыте, статистике кораблекрушений и аварий. Ведь чтобы застраховать чью-то жизнь, вам не потребуется знать анатомию, верно?

Он сдержанно усмехнулся; на таком лице трудно представить

широкую открытую улыбку – она наверняка кого-нибудь перепугает.

– Особенно активно Мартин работал с норвежскими судоходными компаниями. Он сделал наш отдел лидером по Норвегии.

– Лидером?

– Вы знаете, что это означает? Лидер традиционно первым устанавливает страховые ставки. Какой-то страховщик видит, как вокруг готового к спуску норвежского судна вьются брокеры. Тогда он выясняет, имеет ли к этому отношение Фенвик. Если имеет, значит ставка установлена верно, понимаете? Есть отделы – лидеры в страховании танкеров, морских буровых установок или буксировок... И большинство предпочитает следовать за лидером, понятно?

Я кивнул.

– Похоже, вы сами неплохо разбираетесь в судоходстве.

– Это был наш семейный бизнес. Нас вытеснили из него в пятидесятых, и теперь вместо того, чтобы плавать на своих собственных судах, приходится возиться с бумажками.

Вилли улыбнулся, я тоже. Возможно, его вежливая, но отсутствующая мина – не притворство, а средство что-то скрыть? Но что? Может быть, прекрасное самообладание?

– Ну и как при Фенвике шли у вас дела?

– Вы задаете множество вопросов, вам не кажется? – Несмотря на такие слова, Вилли оставался весьма любезным.

– Наверное, все дело в чувстве вины. Хочу побольше узнать о Фенвике после того, что случилось... – я подсунул ему своеобразную приманку.

– Не нужно быть к себе таким суровым, приятель. – Он понизил голос. – Вы сделали все, что могли...

– И все равно мне нет покоя.

– Ну, это не секрет – при нем у нас все было в порядке. В тяжелые годы – знаете, некоторые отделы вообще тогда терпели крах – Мартину удалось нас удержать на плаву, и мы уже готовились к новому подъему, когда... ну, сами знаете.

– А как же сам Фенвик сумел пережить все эти годы – с его-то доходами?

Глаза Вилли вновь стали холодными и отсутствующими, хотя по лицу скользнула легкая улыбка.

– Представления не имею, дружище. Мне, например, пришлось продать несколько охотничьих собак. А вы охотитесь?

Глупейший вопрос, но в то же время вежливый намек, что следует сменить тему разговора.

– Да, но только на кошачьих блох.

– Не очень понимаю...

– Этому азартному виду спорта я научился на Кипре. Ловите светлую кошку с короткой шерстью – лучше всего белую или рыжую – берете пинцет для бровей, выслеживаете их в подшерстке и – щелк!

– Звучит азартно. Но в охоте всегда должен присутствовать какой-то риск.

Я пожал плечами.

– Всегда можно попробовать проделать это с дикой кошкой.

По его лицу снова скользнула неопределенная улыбка, а взгляд устремился куда-то в пустоту.

– Да, конечно, – пробурчал он и замолчал.

К этому времени кое-кто уже уехал, но оставшиеся явно не торопились расходиться. Проходя мимо, Дэвид подмигнул и зашагал вверх по лестнице. Я последовал за ним.

Комната у него была большая – хотя не думаю, что в доме были маленькие комнаты, разве что для прислуги. Там еще сохранились трогательные свидетельства его детских игр и забав. На широком подоконнике сидел старых потрепанный плюшевый медведь, в углу пылилась замечательная электрическая железная дорога, а на стене висела побитая модель "спитфайра". И книги – их было не меньше, чем блох на кипрских кошках.