С мешком за смертью
Шрифт:
Он подхватил Марка под руку и на ходу ему сказал:
— Вот тебе раз навсегда правило: если ты не карманный вор, подальше от всяких уличных происшествий.
Они поспешно удалились от места катастрофы. Ломовик кричал от боли, громко ругался, требуя, чтобы вагон подали назад. А вожатый стоял над ним в отупении, снял с правой руки рукавицу, высморкался и сказал:
— Вот тебе и «мальчик со смертью»…
— Мальчика задавили, товарищи? — спрашивали в толпе.
Кондукторша сердито проворчала:
— Да нет, граждане. «Мальчика со смертью» мы везем, а он…
— Какого «мальчика со смертью»?
— А
И кондукторша, забыв о катастрофе, рассказала, что «чека пымала бандита, предводителя шайки „мальчиков со смертью“». Любопытные расспрашивали о подробностях, и кондукторше пришлось наспех кое-что присочинить. Потом, когда дело с ломовиком разобралось, извозчика увезли в больницу, воз убрали с рельс, а помятый вагон на станции поставили на запас, — кондукторша и вожатый на свободе рассказывали товарищам в ожидальне про «мальчика со смертью» с теми именно подробностями, какие кондукторше пришлось наспех присочинить на месте происшествия. И она даже сердилась, когда ее сбивали недоверчивыми вопросами и особенно настаивала на присочиненном ею самой:
— Где, милая, он явится, там сейчас несчастие готово. На Крымском-то мосту настил провалился третьеводни. Он прошел по этому месту со своим мешком, а потом ехал грузовик и провалился.
Третьего дня, точно перегруженный, пятитонный [17] автомобиль продавил доски старого истертого настила на Крымском мосту и застрял в щели. Грузовик вытащили. Дыру в настиле заколотили и обставили рогатками. А через три дня вся Москва «знала», что обрушился Крымский мост. В газетах было напечатано официальное опровержение, что «ничего подобного» не случилось. И любопытные советские служащие по этому опровержению шли вечерком подышать на «москвареку» воздухом и разочарованно смотрели, что по Крымскому мосту попрежнему катятся вагоны трамвая и шныряют моторы…
17
Тонна равняется 60 пудам.
Вожатые подсмеивались над кондукторшей, уверяя, что Крымский мост цел. А один прибавил:
— Ну уж тебя, тетка, я в парк через Крымский мост не повезу: провалится. Больно ты врать здорова.
Посмеялись и все-таки с этой площади, на которой кружились, встречались вагоны нескольких линий, по всей Москве до ночи развозилась новость:
— Болтают зря: мальчика какого-то со смертью пымали…
Пассажиры слушали краем уха, иные говорили:
— Вас за распространение таких слухов надо бы отправить на Лубянку…
А приехав домой и принимаясь за картошку, говорили своим:
— Сколько вздора рассказывают. То прыгуны какие-то. То столовая на человечьем мясе. А нынче какого-то «мальчика со смертью» на трамвае поймали.
— Ничего подобного, — возражал кто-нибудь из домашних, — не на трамвае, а на вокзальной площади.
— Определенно на трамвае. И будто, как он сел в трамвай, произошло крушение…
Хозяйка дома завершала спор примирительным выходом:
— Хорошо, хорошо. Не спорьте с отцом. Вот я завтра на рынок пойду занавески продавать и уж там всю правду узнаю.
XV. Звонари.
Малюшинец
— Что ты?
— Там стреляют.
— Ничего. Это посадка. Идем.
Они вышли через тамбур на третью платформу. А у первой платформы за железной решеткой с ревом и криком поток людей, нагруженных мешками, сундуками, сумками, узлами, чемоданами, рвался к узкому проходу; лица у всех были налиты кровью, лоснились от пота, глаза от напряжения — дикие. У входа кричали сдавленные женщины и дети. Милиционеры, охрипшие и злые, чтобы сдержать напор толпы, поднимали винтовки вверх и стреляли в воздух. Каждый выстрел заставлял народ с ужасом отпрянуть от решетки. Под крышею ютились сотни сизых голубей. От выстрелов они всполошенно метались над толпой, вздувая в воздухе рой пуха.
Марк смотрел на людей из-за решетки и ему вспомнилось, что в зверинце вот так же укротитель за железной решеткой в клетке пугал выстрелами львов.
— Ходынка, — сказал Стасик улыбаясь. — Ишь ты, как бегут! Где же твой «маршрут»?
Марк оглядел пути, маршрута из американских вагонов не было нигде видно. Там, где он раньше стоял, теперь был готовый к отходу пассажирский поезд. Счастливцы, прорвавшись за решетку, бежали, спотыкаясь, изнемогая под тяжестью вещей, к поезду, который был уже набит людьми. С руганью и воплями новые рвались на площадки, просовывали мешки и чемоданы в раскрытые окна, а оттуда их выпихивали с руганью и воплями назад.
— Бежит Москва, — говорил Стасик, — чудаки, издохнут где-нибудь на линии. Везде одно — хлеба нет и не будет…
На конце платформы стояло несколько молодых людей в военной форме, но без всяких знаков отличия и почтительно слушали элегантного военного; он что-то приказывал и объяснял, указывая на пути рукой, затянутой в новенькую тугую перчатку.
Стасик смело подошел к этой группе и, небрежно кинув руку к козырку, спросил одного из говоривших:
— Не будете ли, товарищ, любезны сказать, куда передвинут мурманский маршрут?
Военный вежливо ответил на приветствие Стасика и сказал, что маршрут направлен на Окружную дорогу.
— А дали ему путь?
— О, нет! Они еще проболтаются в узле с недельку!..
— Что, я тебе и говорил! Не распускай слюни — утешал Стасик Марка, — едем к нам. Отец не пропадет. Маршрут не иголка. Разыщем. Даже лучше. А то ты под отцовское крылышко еще спрятался бы. Кто его знает, что еще за зверь твой отец-то?
— Он не зверь, а человек…
— Ну ладно. Едем к нам… А завтра я узнаю, где ваш маршрут…