С молитвой о тебе
Шрифт:
В сорок шесть лет!
Кира провела в больнице две недели. Сильных травм она не получила, слава богу, руки не пострадали, нос не сломали, а разбитые губы, десны и синяки на лице и на теле зажили быстро.
Как это ни парадоксально и странно ни звучало бы, но им повезло, что Вадим проиграл Киру уголовнику. Тот перепродал свой «выигрыш» друзьям на воле, и именно они пытались похитить девушку. Если бы Вадим проиграл сестру своим бывшим знакомым, то милиция задержала бы лишь исполнителей, и рано или поздно они бы получили свой «долг». Роман Григорьевич договорился с коллегами, проводившими операцию
Мама пролежала в больнице два месяца. Инфаркт оказался тяжелым. Выяснилось, что сердце ее слабое, все в свежих рубцах от нескольких микроинфарктов, перенесенных на ногах за последние года два. Переезжать в другой город, резко менять образ жизни врачи ей запретили категорически.
Папа поседел, постарел лет на десять, осунулся и уже не шутил и не улыбался.
Дом накрыло траурной шалью, и семья замерла в ожидании худшего.
Маме запретили работать, она часто лежала в больницах, отец отправлял ее в санатории, а Кира училась.
Кира закончила консерваторию, поступила в аспирантуру и уехала с коллективом студентов, с шефскими благотворительными концертами на Алтай.
И только там, первый раз за все страшные четыре года она почувствовала себя в безопасности, пусть на короткий, обманчивый миг, но в безопасности! И только там, любуясь красотами этого загадочного, божественно прекрасного дикого края, она перестала на какое‑то время жить в состоянии постоянного ожидания беды, нападения. И вдруг поняла, что они втроем — папа, мама и она в глубине души уже смирились с возможностью самого трагичного для них финала, даже собрали три пакета «экстренной эвакуации», куда сложили немного денег, ксерокопии паспортов и документов, нижнее белье, теплые вещи, средства гигиены и запасные дешевые сотовые телефоны. А все важные документы давно уже хранились у отца в сейфе на работе.
Как люди, живущие возле действующего вулкана и знающие, что в любой момент могут потерять все, они готовы были спасаться, не зная, какой еще более страшной беды можно ожидать.
Группа заканчивала летние гастроли в небольшом старинном, замечательном городишке, и после выступлений их каждый день возили на экскурсии по окрестным достопримечательностям. На одной из таких экскурсий, когда с высокого пригорка им показывали непередаваемой красоты виды, Кира обратила внимание на деревянный добротный дом, стоявший у края леса, и поинтересовалась у экскурсовода, кто там живет.
— О, это уникальная личность — Старец Симеон, как его тут называют, — с удовольствием принялся объяснять тот. — Говорят, что он бывший батюшка, добровольно покинувший службу, и бывший заключенный, но точно никто не знает. И почему ему разрешили здесь поселиться и даже землю выделили — тоже загадка. Но люди утверждают, что он ясновидящий и святой мученик, который молится за спасение этого края и его людей. Загадочный человек.
— А можно с ним побеседовать? — спросила Кира.
— Что вы! — махнул безнадежно рукой мужчина. — Он никого не
— И что, ни с кем больше не общается? — подивилась Кира.
— Ну почему, к нему два раза в месяц женщина одна приезжает, привозит продукты, почту, он и письма получает от весьма непростых людей и организаций, и сам пишет. А иногда эта женщина приходит к кому‑то и сообщает, что старец требует того на разговор. Вот последний раз у нас детский хор из Питера выступал, так он их руководителя к себе позвал.
— Да, интересно, — рассматривая дом, задумчиво сказала Кира.
Этот дом ее непреодолимо притягивал, и она, отойдя от группы, свернула на тропинку, ведущую в сторону дома. Дверь избы открылась, на порог вышел седой, бородатый дед крепкого, кряжистого телосложения, пристально посмотрел на нее, и хоть она далеко стояла, ей показалось, что он заглянул прямо в ее глаза. И вдруг старец махнул ей рукой, приглашая подойти!
Кира поспешила на неожиданный зов. В дом не позвал, указал на скамью у крыльца, и сам первым сел, она робко примостилась на краю, пристально его рассматривая.
— Ну что, — спросил он, — понарассказывали тебе про меня?
— Ну, так… — протянула невразумительно Кира.
— Все правда, — хохотнул старец, — и сиделец бывший, и поп бывший, и кандидат наук тоже бывший.
А Кира поразилась, до чего молодо и озорно сверкнули его глаза, и старческой немощи в нем ни грамма не было!
— Да вы же не старый! — воскликнула Кира, не сдержавшись.
— Это я имидж поддерживаю, — еще разок добро хохотнул он и отмахнулся, — поседел еще в тридцать лет. А борода да космы отшельнику положены, вот и ношу.
— А как же старец Симеон и ясновидящий?
— Есть немного, — хитро прищурился он. — Тебя как зовут?
— Кира, — представилась она.
— О как! — непонятно чему порадовался он. — Обязывающее имя. Так ты что спросить‑то хотела, Кира?
— Про брата.
— А что про него спрашивать, — отвернулся от нее и посмотрел вдаль Симеон, теперь уж непонятно старец или нет, — он предназначение свое исполняет.
— Какое предназначение? — растерялась Кира.
— Божественное, какое еще, — даже подивился вопросу он, — разрушителя…
И замолчал. Смотрел вдаль и молчал. Кира даже дышать боялась, ожидая, что он дальше скажет.
— Ты ведь хотела спросить, куда любовь делась? Его к тебе и родителям, и твоя к нему. Ты брата‑то любишь?
Теперь молчала она, пораженная и испуганная.
Да! Именно этот вопрос мучил, изводил ее все эти четыре года!
Куда?! Куда делась любовь Вадима? К ней, к родителям? Он был ее старшим, надежным братом, защищавшим сестренку от всех и от всего! Куда делся тот Вадим, который заплетал ей косички, водил в садик и в школу за ручку, мазал йодом разбитые коленки и вытирал слезы, читал ей сказки, когда она болела, и кормил с ложечки?
Это было так чудовищно, так страшно, когда родной любимый человек перестает быть тем, кем был, и становится чужим, опасным… как инопланетянин, вселившийся в тело твоего любимого человека!