С нами крестная сила

Рыбин Владимир Алексеевич

Кто-то толкнул Андрея в плечо, он вздрогнул и открыл глаза. Крупнотелая женщина в черной служебной куртке стояла перед ним, загораживая проход, контролер.

— У вас есть билет?

Он сунул руку в карман, вынул первый попавшийся клочок. Женщина щелкнула компостером и ушла, А он уставился на продырявленную бумажку. Это был магазинный чек, оставшийся от какой-то покупки. Не удивился. Столько было всякого со вчерашнего дня, что это дивом не показалось. Снова закрыл глаза. И чуть не вскочил, вдруг ясно увидев перед собой белое, помертвевшее лицо майора Демина. Черное пятно синяка у самого виска, струйка крови, вытекающая из уголка

рта. Помотал головой и стал неотрывно смотреть в окно, боясь задремать и снова увидеть что-то подобное. На вокзале, выйдя из вагона, Андрей потоптался на платформе, жалея, что уехал из Епифаново. Куда теперь? Не к Гиданне же. Что подумает, если он явится? Решит, что с таким, бегающим за ней, можно и вовсе не считаться? И застыл от спасительной мысли: Епифан же прогнал. Можно сказать Гиданне: потому приехал, что не ко двору он там, в Епифанове. И только так подумал, только успоколся, как уткнулся взглядом в такое, что лучше бы и не видеть. Женщина, очень похожая на Гиданну, в таком же сиреневом платье, стояла перед каким-то лысым пижоном в белом костюме, и тот целовал ее. Вроде бы в щечку, как встречающий, а там поди-ка разбери. Он медленно пошел к этой паре, чувствуя, как все сжимается в нем от обиды. Да видно отвлекся на миг, потому что не заметил, как подозрительная пара исчезла. А горечь от увиденного осталась, и она погнала его домой, в свою пустующую квартиру, где к одиночеству было не привыкать.

Дома стояла духота, совсем нечем было дышать. Андрай распахнул окна, разделся до трусов, с затаенной надеждой покрутил краны в ванной. Кран с красной кнопочкой сердито зашипел, но воды не выдал ни капли — объявленный больше месяца назад летний профилактический ремонт труб, увы, не закончился. Расстроенный, Андрей походил по комнате, думая, что теперь делать. На глаза то и дело попадался телефон, дразнил красным блескучим боком. И ом снял трубку, набрал номер.

— Аверкин? Ты что, опять на телефоне?

— Кто это?

— Да я же, Савельев, не узнаешь, что ли?

— Савельев? Голос какой-то не такой. Ты чего не приехал?

— Зачем? Я же в отпуске.

— В отпуске? — Аверкин хохотнул с намеком, как умел только он. — А чего тогда звонишь?

— Да так.

— Небось спросить хочешь?

— О чем?

— О своей ведьмочке. Я же видел, как ты на нее пялился. А теперь мы все на нее поглядели. Вблизи. Про любовь нам битый час толковала да про Бога, да про какую-то энергию. Не путай с электроэнергией…

Аверкин болтал в обычной своей манере, а Савельев молчал, вспоминая голос Гиданны, который слышал, сидя в вагоне электрички. Тоже про энергию говорила и тоже про любовь. Что это? Совпадение?

— А чего она… приезжала-то? — спросил наконец.

— Лекцию читала. Я думал, ты пригласил. А раз не ты, так Демин. Понимаешь, он ее про будущее спросил. Правда ли, мол, что провидит? А она ему: вы, говорит, не далее, как через полчаса, будете видеть что-то белое и нюхать что-то неприятное. А он: обедать поеду, скатерть-то белая. Мы, конечно, ха-ха! А она: нет, говорит, с вами, говорит, случится что-то нехорошее… Жаль, не был, много потерял.

— А где?..

— Дамочка-то? Уехала. Ее белый «жигуль» дожидался.

— Демин где?! — заорал Савельев, почему-то вдруг разозлившись на Аверкина.

— Домой поехал. И она сразу, в поликлинику, говорит, надо, на прием. Ты приезжай, расскажу подробней. Чего вздыхать-то? Вздохи помогают только при бронхите.

Андрей положил зачастившую

гудками трубку, поел в задумчивости и начал одеваться. Через полчаса Андрей вбежал в широкий подъезд поликлиники. Бабушка, сидевшая у двери, вскочила невстречу:

— Пропуск есть?

— Я из милиции, — бросил он, проходя мимо старушки, и, спохватился, вернулся. — Где здесь массажистка ваша, Ганна?

— Господи, за что ее? Такой добрый человек.

— Мне только спросить.

— Спросить? Это можно. Она все знает, она скажет.

Указанная бабушкой дверь оказалась запертой. Андрей хотел было толкнуться в соседний кабинет, но тут услышал глухие голоса. Один вроде бы мужской, а другой… другой ее, Гиданны, голос, тут он ошибиться не мог. Разговор, слышно, не врачебный вовсе, так, светская беседа, с вопросиками, с шуточками и смешками. В какой-то момент почудилось Андрею даже повизгивание. Сразу вспомнилось слышанное недавно по радио сообщение о новшестве в раскрепощенных странах Восточной Европы салонах эротического массажа. И он не выдержал, постучал. Постучал, должно быть, нервно и сильно, потому что за дверью сразу затихли. А еще через минуту дверь приоткрылась.

— Ты?! — удивилась Гиданна, как-то странно посмотрев на него. — Подожди.

И захлопнула дверь. Но Андрей успел разглядеть в щель какого-то долговязого хмыря, торопливо натягивавшего белые брюки. Хотел уйти сразу, но не было сил, ноги противно дрожали. Рвануть бы дверь да взять долговязого костоломным приемом — это он мог. Мешала злость и еще тоска, расслаблявшая, вышибавшая слезы. Сел на скамью и так и сидел, глядел в пол. Не поднял головы, даже когда дверь открылась и долговязый прошел мимо, обдав запахом незнакомых духов. Потом рядом кто-то сел на скамью. Он все не поднимал глаз, но понял, кто это, потому что злость сразу пропала.

— Ну, не дуйся, я же на работе.

— Ничего себе работа, — выдохнул он. — Мужиков, ублажать.

— Побойся Бога! Это же дама.

— Дама в брюках.

— Ну и что? Теперь многие носят.

"Выкрутилась", — хотел он сказать, но только мысленно обругал себя за то, что дал волю обиде и не поглядел, когда пациент уходил.

— Что с тобой?

— Со мной?.. Вот ты чего? Уехала, не сказав.

— Что с тобой? — повторила Гиданна, и был в ее голосе явный испуг. — Ты совсем другой.

— Это ты другая…

Гиданна взяла его за руку, и он послушно пошел за ней в кабинет.

— Сядь, успокойся.

— Я спокоен.

— Раньше я понимала тебя, а теперь… Что с тобой?

— Удирать мне надо, вот что. Куда-нибудь подальше от тебя.

— Нельзя. Ты умрешь от моей тоски.

— Тебе можно, а мне нельзя?

— Не зови! — громко выкрикнула Гиданна. — беду не зови!

Кто-то заглядызал в кабинет, о чем-то спрашивал, но они ничего не слышали, и то ли необычная напряженность их лиц и поз, то ли еще что-то пугало людей, дверь тотчас закрывалась. Зазвонил телефон, и Гиданна взяла трубку:

— Да… Ах ты Господи, совсем забыла. Сейчас еду.

Она поднялась так резко, что табурет, на котором сидела, упал, заметалась по кабинету, сбросила халат, зазвенела склянками в стеклянном шкафу.

— Ах ты Господи! Мне же надо…

Внезапно остановилась, уставилась на Андрея так, словно только что увидела его.

— Что это?!. Я тебя совсем не чувствую. Расскажи.

— Ты же торопишься.

— Расскажи, — капризно повторила она и подняла табурет, села.

— Что рассказывать?