С Новым годом! С новым гадом!
Шрифт:
– Кутузова, все в полядке, – вещал ей голос главреда, – Огулцов согласился на мусол. Только к феминисткам тебе плидется добавить и пасполтный контлоль. У них с нового года какие-то пелемены в законодательстве. От феминисток с тобой будет лазговаливать госпожа Глазовская Лима Ломановна. Она плидет в тлинадцать часов в чайную «Тли слона». Кутузова, не плячь фингал! Это способствует отклытости лазговола. Как он у тебя? С ним все в полядке?!
– С ним все отлично, – вздохнула разочарованная Липа. – Он все цветет, только что не пахнет.
– Ты тоже клепись, – посоветовал ей Сан Саныч, – с Глазовской шутки
Олимпиада пообещала ему во что бы то ни стало крепиться и сделать интервью, после чего заняться паспортным контролем. Праздники еще не успели завершиться, а у нее, как обычно, уже было полно заданий. Если Кудрину нечего делать, то пусть везет ей сумку сам. А Липе некогда будет даже съездить проведать Вику Наумову и разузнать, как у нее обстоят дела с известным скрипачом, который терпеть не может журналистов. Музыкальное издание, на благо которого трудилась ее подруга, смешает Вику с самыми последними репортерами, если ей не удастся сделать это судьбоносное интервью. Липе придется челом бить перед подругой и каяться в грехах, чтобы та простила их невольный обмен междугородними автобусами. Впрочем, в этом есть доля вины Эльки, если бы не ее девичник! Но той хотелось встретиться с подругами в ресторане непременно тридцать первого декабря, когда все подобные заведения заполнены до отказа и нигде нет свободных мест. Тщеславие, вот истинная Элькина черта характера. Она решила похвастаться своим обеспеченным женихом. Липа тряхнула головой, лично она не тщеславна, да и хвастаться больше нечем.
Если она найдет общий язык с Глазовской, то, вполне возможно, встанет на сторону феминисток и вольется в их плотные ряды. И пусть тогда никакой тип в штанах ближе, чем на дружеское пожатие руки, к ней не приблизится! Подумаешь, сильный пол, да у мужчин одни только слабости: один целиком и полностью находится под маменькиной пятой, другой совершенно закомплексован, не способен поверить в то, что можно провести ночь с мужчиной и ничем таким с ним не заниматься! Впрочем, подробности проведенной вне родных стен ночи Липа от Стаса утаила. Зато как хорошо они поговорили с мамой! В принципе, мама склонна к мимикрии, иначе все ее четыре мужа не почили бы спокойно в бозе. Следовательно, мама не станет долго переживать. И она, Олимпиада, не станет. Она не будет тратить время на ненужные переживания, жизнь движется вперед! И завтра у нее серьезное задание. Липа записала на клочке бумаги имя, отчество и фамилию главной феминистки и попыталась заучить их наизусть. Она знала, что та болезненно отреагирует, если Липа перепутает ее ФИО. Итак, у Олимпиады завтра встреча с Лимой Ломановной Глазовской. Странное сочетание.
Глава 4
После ее отъезда пропало пианино!
Серафима Павловна застала своего сына отнюдь не тоскливым и страдающим. Максим жарил себе яичницу и во весь голос, страшно фальшивя, напевал: «Не обещайте деве юной любови вечной на земле!»
– Надеюсь, – сухо произнесла пожилая женщина, – сегодня я не увижу этой профурсетки! Максим, я собираюсь с тобой серьезно поговорить. – Серафима Павловна прошла на кухню и села за стол.
– Яичницу, мама? – с готовностью поинтересовался Максим.
– Благодарю, – ответила та, – я обойдусь студнем и нарезкой.
– Она тоже любит студень и сырокопченую колбасу, – заметил Кудрин и
– Я хочу, – Серафима Павловна вытянулась в струнку, – нет, я требую! Я требую, чтобы ты забыл все, связанное с этой девушкой! И ее саму, по возможности, тоже.
– О ком это ты говоришь? – Кудрин удивлено вскинул брови.
– О той, – Серафима Павловна нервно кивнула головой в сторону спальни, – о Верочке!
– А, – отмахнулся Кудрин, – не переживай. Она меня сама бросила. Вчера вечером позвонила и сказала, чтобы я забыл все, что нас связывало, и ее саму.
– Так не похоже на эту хищницу, – пробормотала мать и подозрительно прищурилась. – Мы говорим об одной и той же особе? Той, которая советовала снять с меня шарфик?!
– Который мешал доступу кислорода к твоим мозгам? – Кудрин озадаченно замолчал.
– А! И ты туда же! Очень смешно. Я требую, чтобы она больше не появлялась в моем доме!
– Мамуля, – попытался напомнить той сын, – это мой дом вообще-то.
– Ну да, – Серафима Павловна поостыла, но оставалась непреклонной. – В твоем доме, естественно. Я не хочу, чтобы она появлялась в твоем доме! Она тебя не достойна. Эта Верочка безнравственна и лжива!
– Это была не Верочка, – со вздохом признался Кудрин. – Это была Олимпиада. Красивое имя, да?
– Зачем же ты мне солгал?! – возмутилась Серафима Павловна и отодвинула от себя тарелку с колбасой. – Мальчики должны говорить мамам только правду!
– Я уже не мальчик, мама, очнись. – Максим подошел к матери и обнял ее за плечи. – Мне черт знает сколько лет, а ты все называешь меня мальчиком. У меня уже собственная жизнь начинается, как я думаю. И со своей жизнью я как-нибудь сам разберусь. Не волнуйся, у меня сейчас никого нет: ни Верочки, ни Олимпиады. Я один-одинешенек. – Он поцеловал мать в щеку и вернулся к своей яичнице. – Между прочим, картошку она жарит отменно! Верочка так не умела.
– Ты влюбился в этот ходячий ужас?! – всплеснула руками Серафима Павловна. – И не лги мне снова! Материнское сердце не обманешь.
– Обманешь, – подмигнул ей Кудрин, – еще как обманешь. Ты же не догадалась, что Липа не Верочка. А ведь, дорогая мамуля, Верочку я тебе показывал, помнишь, в магазине?
– Тогда она была в шубе, – оправдалась Серафима Павловна, – а здесь совершенно голой! К тому же я не должна помнить всех твоих куртизанок.
– Всех моих? – Кудрин установил сковороду с яйцами на стол и сел. – А сколько их было, мама?
– Ну, – опустила глаза Серафима Павловна, – две или три. Разве дело в количестве?
– Правильно! – Кудрин взмахнул вилкой. – Дело в качестве. Все дело в том, что ни одна из них тебя не устраивала! Никто не нравился до такой степени, чтобы ты могла назвать ее «дочкой». Поэтому я не стал тебя близко знакомить с Верочкой. Кстати, я собирался на ней жениться. Все, хватит об этом.
Серафима Павловна взяла вилку и принялась ковырять студень. Ей до слез было обидно за себя, такую трепетную и несчастную, отдавшую жизнь единственному сыну, который в одночасье решил жениться без ее ведома! Эх, современная молодежь! Вот до чего она дожила! Внезапно готовые брызнуть из глаз слезы остановились, Серафима Павловна вспомнила слова сына о том, что он сейчас одинок. Значит, этой ужасной профурсетки у него нет! Так зачем же волноваться?