С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА
Шрифт:
Хотя я пытался передать атмосферу учебных занятий в бизнес-школе не слишком техническим языком, в книге есть некоторые пассажи, которые кое-кому из читателей покажутся неудобоваримыми. Если с этим столкнетесь вы, то пропустите такие страницы. Мне и самому зачастую хотелось пропустить кое-какой учебный материал.
И замечание напоследок.
Я горжусь тем, что я — выпускник Стенфордской бизнес-школы. Ее преподавательский состав и администрация — это мужчины и женщины необычных интеллектуальных дарований и способностей, постоянно стремящиеся подогнать к современности и улучшить это и без того замечательное учебное учреждение. Если кое-что из написанного прозвучит в критических тонах, то лишь оттого, что это было
Порой Стенфорд представляется мне в таком золотом ореоле ностальгической привязанности, что на мгновение мне хочется туда вернуться. Но потом я спрашиваю себя: "Что бы ты сделал, если бы кто-то в самом деле сказал, что тебе придется повторить первый курс?"
Ответ всегда один и тот же. Упав на колени, я взмолился бы о пощаде.
ПРОЛОГ
Прощание с вождем
Одним пятничным вечером летом 1988-го года я прощался с президентом Соединенных Штатов.
На минуту я остановился в ожидании на колоннаде, что Г-образной скобой охватывает две стороны Розового Сада. Широкий прямоугольник центрального газона, удобряемый, пересаживаемый, аэрируемый, орошаемый и подстригаемый столь прилежно, что в полуденном блеске он мог напоминать лужайку для гольфа, приобрел сейчас богатый, имперский оттенок. На кустах и цветах по границе сада собрались тени, расставляя темные акцентирующие штрихи. Сама же белизна Белого дома расплылась сливочным тоном.
Джим Кюн, личный помощник президента Рейгана, открыл дверь в Овальный кабинет.
— Он заканчивает со своими бумагами, — сказал Джим. — Еще с минуту.
Каждое утро Джим встречал президента в семейном комплексе на втором этаже резиденции, спускался с ним на лифте и сопровождал его по дорожке мимо этой колоннады, от резиденции у длинной палочки буквы «Г» до Овального кабинета на другом конце. Затем, по вечерам, Джим провожал президента обратно. Иногда этот вечерний променад с президентом Джим устраивал и для увольняющегося члена администрации. Уходящему работнику это давало возможность попрощаться.
Распахнулась дверь в Овальный кабинет. За порог ступил Джим Кюн. Вслед за ним фотограф, затем агент секретной службы, а потом, еще через мгновение, и сам президент.
На президенте был коричневый костюм. Лицо его выглядело румяным, мягким и дружелюбным. Он взглянул на меня и подмигнул.
— Ну, Питер, — сказал он, — хочу поблагодарить тебя за все.
Фотограф сделал несколько стандартных снимков с рукопожатиями и на мгновение мне показалось, что на этом конец. Затем президент Рейган, чьи актерские глаза никогда не теряли своей живости, обернулся к фотографу и сказал:
— Симпатичный закат. Как насчет пары снимков на прогулке?
Словом, президент и я, так сказать, неспешно пошли вдоль колоннады, непринужденно болтая о том, о сем, в то время как фотограф суетливо перебирал ногами впереди, жужжа своей камерой. Когда мы достигли двери в резиденцию, президент приостановился.
— Так и куда ты теперь?
— Стенфордская бизнес-школа, мистер президент.
— Стенфорд? Ну что же, будь только повнимательней. Там профессора несколько…
Тут его глаза весело заблестели и он продемонстрировал свой знаменитый жест, тряся склоненной набок головою. Я, конечно же, знал, что ему припомнилось. Однажды Стенфорд предложили в качестве места под Библиотеку им. Рейгана, комплекс для хранения бумаг президента после того, как он покинет Белый дом. Но преподаватели и студенты Стенфорда возмутились. Были марши, транспаранты и скверные речи — краткий луч, блеснувший из шестидесятых. Идею пристроить Библиотеку им. Рейгана в Стенфорде забросили.
Отдав
— Профессоров там… клонит на левый бок. — Он хмыкнул. — Но ты свяжись с моим другом Мильтоном Фридманом. Мильтон тебя удержит на пути прямом и узком.
Джон Кюн передал президенту коробочку, по-подарочному обернутую в золотую фольгу. Внутри, как мне было хорошо известно, лежала пара запонок с выгравированной президентской печатью.
— Ну, еще раз спасибо за все, что ты сделал, — сказал президент, вручая мне коробочку. — Особенно за речь у Берлинской стены. — Он снова подмигнул. — Я в Берлине был очень красноречив.
Агент секретной службы открыл дверь в резиденцию. Президент еще раз потряс мне руку.
— Удачи, — сказал он.
Затем президент, Джим Кюн и агент шагнули через порог и были таковы.
Фотограф повернулся и направился обратно в свой офис в Западном крыле. Я остался бесцельно стоять, впитывая в себя всю сцену, прежде чем уйти из Белого дома в последний раз.
В последний раз. Только сейчас, когда я все еще оттягивал свою последнюю задачу — забрать остатки пожиток из кабинета в Старом корпусе — бесповоротность и окончательность того, что я выбрал, начала проявляться в голове. Прошедшая неделя была просто-напросто слишком лихорадочной, как одно большое туманное пятно. Лишь только днем раньше, в четверг, я отправил более двадцати ящиков с книгами, кухонной утварью и зимней одеждой (в Калифорнии мои толстые пальто и свитера не понадобятся) домой, к родителям, которые наймут какого-нибудь паренька по соседству разложить все это по полкам в подвале. Я потратил неисчислимые часы, освобождаясь от мебели, закрывая банковские счета и заполняя последние анкеты для Стенфорда. Каждый вечер на протяжении более чем недели мне приходилось заглядывать на ужин или пару бокалов к друзьям, прощавшихся со мной и желавших всяческих благ.
Сейчас я думал обо всем том, от чего отказывался. Было интересно работать в Белом доме, не только нервном центре глобальных и национальных дел, но еще и на островке небольшого комфорта, даже, скажем прямо, роскоши. Когда я путешествовал с Шефом, госавтомобиль довозил меня до базы ВВС Эндрюс и президентского самолета "Борт № 1", доставлявшего нас до места назначения и поджидавшего там кортежа. Никаких очередей за билетами на платную автостраду — никаких билетов вообще. А звонки из Белого дома? Мне ни разу, никогда, даже в голову не могло придти, что на мой звонок не будет ответа. Даже мой кабинет (некогда принадлежавший Джону Дину, коего прославил Уотергейт) нес с собой такие удобства, которые знакомы лишь немногим прочим тридцатилетним — потолки под четырнадцать футов, изысканная мебель из настоящего, полновесного дерева, мраморный камин. По утрам я мог придти на работу, взять себе чашечку кофе и просмотреть газеты в столовой Белого дома, потом прогуляться до Южной лужайки, чтобы послушать, как оркестр ВМФ играет гимны, пока лимузины с государственными мужьями подтягиваются к Портику, а гаубицы на Эллипсе бухают салютами. И я все это бросал… чтобы пойти в бизнес-школу? Чтобы вновь, в очередной раз, стать студентом?
Правильно ли я поступаю?
Не один только я задавался этим вопросом. Неделями мой босс Тони, завотдел спич-райтеров, пытался меня отговорить.
— Питер, — начинал он, — это центр всего. Здесь ты много чего смог бы. И ты хочешь это все бросить, чтобы превратиться в еще одного зануду с Уолл-Стрита, в костюме за 800 долларов? Ясное дело, эмбиэшники делают кучу денег. Но они в конечном итоге все их тратят, чтобы обосноваться в Коннектикуте и послать своих отпрысков в декадентские интернаты. Да и едва ли они знают своих же отпрысков, потому что работают по сотне часов в неделю и сжигают себе пробки к сорока пяти. Ты этого хочешь? Да ты спятил?