С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке
Шрифт:
Из дальнейшего разговора выяснилось, что секрет неуязвимости Карлоса Марсело не только в умении заметать следы, терроризировать свидетелей и нанимать дошлых адвокатов. Он пустил настолько глубокие корни в легальный бизнес штата, что вырвать их из луизианской земли местной Фемиде уже не под силу.
— Добавьте ко всему этому еще и то, что недавно Марсело выдал свою дочь замуж за племянника нашего губернатора, — шепчет мне всеведущий судья Дэниелс.
Я понимающе киваю головой, а про себя вношу поправку в структуру власти Луизианы: к нефтяным концернам, баронам прессы и пожизненным федеральным судьям приплюсовываю королей организованной преступности. Получается на первый взгляд странная, разношерстная, но весьма теплая, веселая компания. Недаром
Воспользовавшись паузой в бурных прениях по поводу юридической непотопляемости Карлоса Марсело, я спрашиваю мистера Фелпса, имеются ли в подведомственных ему тюрьмах политические заключенные.
— У нас в тюрьмах сидят тупицы и хитрые, черные и белые, бедные и богатые, но политических заключенных среди них нет, — отвечает мистер Фелпс. В голосе главного тюремщика Луизианы явно звучат нотки гордости за разнообразие переданной на его попечение клиентуры.
— А есть ли у вас заключенные, которые считают себя политическими? (Эти два вопроса именно в таком порядке я задавал затем всем «заинтересованным лицам», с которыми мне довелось встретиться в ходе «тюремного турне» по Соединенным Штатам. Получился весьма любопытный, хотя и кустарный, опрос общественного мнения, вернее надзирательско-околоточного, на тему о правах человека в Америке.)
— Таких хоть пруд пруди. Люди, попадающие за решетку, обычно начинают фантазировать. Вы вскоре сами в этом убедитесь. Буквально все заключенные будут уверять вас, что это система толкнула их на преступление, что это система не оставляет им иного выхода.
— Но если судить по социальному и расовому составу ваших подопечных, то так оно и есть на самом деле.
Почувствовав, что атмосфера накаляется, судья Дэниелс решил остудить ее шуткой:
— У нас в тюрьмах есть политиканы, сидящие за уголовные преступления, но нет уголовников, сидящих за политические взгляды, — сказал он.
Раздались нестройные, вежливые смешки. Пытаясь попасть в тон, сострил и мистер Фелпс:
— Вы говорите — политические заключенные. Чепуха, фантазия. Я знаю одного заключенного, который утверждает, что он супермен. Но это еще надо доказать, говорю я ему. Если ты супермен, то почему не можешь перелететь через тюремные стены? То же самое и с так называемыми политическими.
Вновь раздались нестройные, вежливые смешки. Супермен в мифологии американизма не просто сверхчеловек. Это вполне конкретная, хотя и сказочная, личность. Супермена изобрели в годы мирового экономического кризиса два безработных американских художника. В их интерпретации он был заслан на Землю с иных планет, чтобы помогать людям отстаивать добро и справедливость. В «обычной жизни» супермен выдавал себя за скромного репортера газеты «Дейли планет». Но, когда наступало время сразиться с силами зла, он вбегал в ближайшую телефонную будку, сбрасывал будничный костюм, облачался в фантастические одежды и обретал способность летать. Комиксы о похождениях супермена приобрели грандиозную популярность сначала среди детей, а затем и среди взрослых. С появлением телевидения супермен перекочевал с газетных страниц на голубой экран. Телевизионные серии о супермене также имели оглушительный успех. И наконец, на большом экране появился голливудский боевик «Супермен», бьющий все мировые рекорды по кассовому сбору и рекламной шумихе, по финансовым затратам и гонорарам кинозвездам, среди которых Марлон Брандо, играющий роль отца супермена. На премьере фильма в Вашингтоне присутствовал президент США Картер. Видимо, мистер Фелпс тоже был затронут суперменоманией, подсказавшей ему неуклюжую шутку о заключенном, возомнившем себя сверхчеловеком, умеющим летать…
Поздно вечером, вернувшись к себе в номер, я растворил окно, выходившее прямо на Миссисипи. Над рекой, воспетой Полем Робсоном, чей могучий талант
Эта фантастическая картина вновь напомнила мне о супермене. Затем я попытался представить себе заключенного, который выдает себя за него, но не может доказать этого окружающим, ибо не в состоянии перелететь через тюремные стены. Он являлся мне то похожим на Джонни Харриса, то на Бена Чэвиса. Иногда я узнавал в нем суровые черты жертв бунта в Аттике и свинцовую неподвижность Джексона, прошитого пулями тюремщиков из Сен-Квентина. Иногда его образ начинал двоиться, множиться, превращаясь в луизианский вариант брейгелевских слепцов или репинских бурлаков, но только скованных одной длинной цепью. Супермен прилетел на землю, чтобы творить добро. Негров привозили из Африки, чтобы делать из них рабов. Супермену достаточно было добежать до ближайшей телефонной будки, чтобы обрести крылья. Цветным и париям внушают словом и силой, что им, рожденным ползать, летать не дано. А если они думают иначе, то кто им мешает перелетать через тюремные рвы и стены, как супермен или Карлос Марсело?
Белые судьи в черных мантиях
Городской суд Батон-Ружа. Комната № 201. На скамье подсудимых сидят восемь иностранных журналистов, включая автора этих строк. За судейской кафедрой вместо одного — как полагается — судьи целых двое. Молодые рослые гиганты, атлетического сложения, кровь с молоком, сущие супермены. Даже бесформенные черные судейские мантии, наброшенные на цивильное платье, не уродуют их ладно, по-спортивному скроенные фигуры. Брюнета зовут Дуг Моро. Он главный городской судья. Имя блондина Боб Уайт. Он просто судья, пока что еще не главный. Вокруг них хлопочет, ликуя и содрогаясь, любуясь и восторгаясь, госпожа Мэри Миллсэп. Она возглавляет департамент суда, ведающий надзором за условно освобожденными преступниками, главным образом несовершеннолетними.
Весьма подробно, пересыпая речь техническими и судебными терминами, Дуг Моро рассказывает нам о том, как борются в Батон-Руже против нарушителей уличного движения. Некоторое время мы вежливо слушаем судью-супермена, затем начинаем ерзать на скамье подсудимых, тихо перешептываться и проявлять иные признаки нетерпения. Лекция судьи Моро для нас неактуальна. И, по правде говоря, не для этого мы приехали в столицу Луизианы.
Воспользовавшись паузой, я задаю свой коронный вопрос:
— Есть ли в ваших тюрьмах политические заключенные?
Судья Моро, явно застигнутый врасплох, несколько мешкает с ответом, а затем говорит:
— Нет. Американцы могут пользоваться любыми свободами, если они не выходят за рамки закона.
— Но политические, как правило, выступают именно за изменение существующих законов.
— Если они добиваются изменения законов в рамках закона, то тогда все о'кэй.
— А если они при этом переедут на красный свет?
— Мы их будем судить, но не как политических, а как нарушителей уличного движения.
— Имеются ли в ваших тюрьмах заключенные, считающие себя политическими?
— Сколько угодно. Это, например, люди, которые утверждают, что на преступление их толкнула система, что корень их злоключений — существующие у нас в стране порядки. Есть и такие, которые попадают в тюрьму как уголовники, а затем политизируются. Вам еще предстоит встреча с нашими заключенными. Они будут уверять вас во всем, в чем угодно. Они будут оспаривать даже объективные научные факты.
Судья Моро пытается подкрепить свои слова наглядным примером. Он дотрагивается до широкого рукава своей мантии и говорит: