С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке

Стуруа Мэлор

Ах, как жаль, что я не Вольтер и не могу описать, как подобает, ночное аутодафе в Джорджтауне! Двадцать членов приходского совета хором пели осанну собственному великодушию.

— Мы ежемесячно выплачиваем сто долларов обществу «Дадим поесть и другим», кормящему супом нищих с улицы Северного Капитолия!

— Мы сами раз в месяц готовим пищу для бедняков нашей округи!

Ну чем, скажите, чем, милостивые дамы и господа, отличаются эти «джентльмены в пальто из верблюжьей шерсти» от Иисуса Христа? Ведь он тоже мог накормить целую толпу алчущих одним куском хлеба!

Что это за общество, в котором существует общество под

названием «Дадим поесть и другим»? А ведь речь идет о самой богатой стране западного мира…

Подводя итоги содержимого рога благотворительного изобилия, член приходского совета Пэт Франклин с наигранной скромностью восклицает:

— Конечно, наши усилия недостаточны. Но, спрашивается, чьи усилия достаточны?

Вы совершенно правы, госпожа Франклин. В вашей стране не только церковь святой Троицы не дает поесть и другим, причем по-человечески, не только сытно, но и с достоинством, ибо не хлебом единым должен быть сыт человек.

Покончив с осанной собственному великодушию, приходской совет переходит к стенаниям. Церкви святой Троицы нужны сотни тысяч долларов:

— Чтобы запасные выходы соответствовали противопожарным инструкциям. (Пусть бедняки горят в геенне огненной.)

— Чтобы соорудить дорожки для прихожан, прикованных к ортопедическим креслам. (Пусть бедняки катятся в тартарары.)

— Чтобы заменить вышедшие из строя кондиционеры. (Пусть бедняки прохлаждаются на морозе.)

— Чтобы установить звукоизоляцию, (Пусть бедняки орут сколько им угодно.)

— Чтобы починить крышу. (Пусть бедняки имеют небо над головой. Так ближе к богу.)

— Чтобы укрепить балконы. (Пусть бедняки устраивают сцены у балкона.)

Президент приходского совета Джон Кэйн даже вспотел, перечисляя все «чтобы», чтобы ответить отказом на призыв Митча Снайдера.

И, наконец, завершающий аккорд.

— Мы знаем, что мистер Снайдер не блефует, грозя нам голодной смертью. Но мы скорее готовы дать ему умереть, чем подчиниться его тирании! — восклицает преподобный отец Джеймс Инглиш.

Да, Америка — «свободная» страна. Она не терпит никакой тирании, никакой диктатуры, никаких ультиматумов, тем более от голодных, требующих пищи, от бездомных, требующих крова, от безработных, требующих занятости, от цветных, требующих равноправия. Свободная Америка готова защищать себя от этих многомиллионных армий «тиранов» когда нужно крестом, а когда и мечом.

5 января

Вчера ответ приходского совета церкви святой Троицы — три странички машинописного текста — был вручен «Обществу за созидательное ненасилие». На тайной квартире у кровати умирающего Митча собрались его ближайшие друзья. Среди них были и братья Берригэн. Дэниель только что причастил Митча.

— Это смертный приговор. Голодовку надо прекратить. Если мы поступим иначе, то мы тоже станем соучастниками убийства, — заявил основатель общества Эд Гвинэн.

Решение о прекращении голодной забастовки было принято единодушно. Митч, который в это время находился в сознании, согласился с ним. В час ночи его доставили с конспиративной квартиры в мемориальный госпиталь «Сибли». Врачи немедленно начали борьбу за его жизнь. Он был переведен на внутривенозное питание. Лечащий врач доктор Брасетт заявил, что «к счастью, вмешательство оказалось своевременным». Он также опроверг распространяемые церковными кругами

инсинуации по поводу того, что Снайдер якобы плутовал, имитируя абсолютную голодовку. Изложив показания анализов, проведенных уже в госпитале, Брасетт сказал: «Голодовка была стопроцентной — ни крошки пищи, ни капли воды. Еще два-три дня, и конец ее был бы летальным…»

6 января

Сегодня я снова на улице Евклида, № 1346. Митча час назад привезли из госпиталя. Он сидит передо мной в глубоком кресле, закутанный в теплое одеяло. На ногах Митча толстые вязаные носки. Он «утеплен» со всех сторон, и тем не менее ему холодно, его знобит. Лицо белое, как только что впервые за зиму выпавший в Вашингтоне снег, но в глазах жизнь — вызов и скорбь одновременно.

В комнате, где он голодал десять дней (еще два дня Митч скрывался в других местах), все по-старому. Нетопящийся камин, заставленный рождественскими открытками, все еще не разобранная новогодняя елка, все тот же плакат на стене: «Никто не имеет права хранить исключительно для себя то, что ему не нужно и в чем нуждаются другие. Папа римский Павел VI». Митч попытался было напомнить эти слова церковникам, и вот что из этого получилось. Да, все здесь по-старому, вот только два новых плаката в проходе. «Никакого ядерного оружия!» — требует один. «Производство ядерного оружия — преступление!» — утверждает другой. И Митч стал старше и мудрее на двенадцать голодных дней. А в остальном все как было.

— Митч, как вы расцениваете итоги вашей голодной забастовки? — спрашиваю я.

— Начиная ее, я преследовал две цели — или заставить церковь святой Троицы раскошелиться в пользу бедных, или же публично разоблачить ее лицемерие. Откровенно говоря, я знал, что первая цель недостижима, что далее моя смерть не разжалобит прелатов. Один из них заявил мне: «Мы хотим свободно распоряжаться своей жизнью и своими действиями». Но, по сути дела, они признают лишь один вид свободы — свободу подавлять неимущих. Их отношение ко мне — своеобразный постскриптум к этой «свободе», не более. В создавшейся ситуации моя смерть теряла активный смысл. Она была бы лишь подарком для врагов.

Митч еще плотнее кутается в одеяло, поджимает под себя по-турецки ноги, осведомляется, хочу ли я кофе, и продолжает:

— Но вот вторая цель, по-моему, достигнута. О нашей борьбе заговорили. Заговорили и о черствости церкви. А главное, внимание общественности было привлечено к проблеме нищеты в нашей стране. Даже газеты вынуждены были написать об этом. А с ними такое, как вам известно, нечасто случается.

— Что разъярило больше всего отцов церкви — то, что вы покусились на их казну, или то, что бы заставили их публично саморазоблачиться?

— Несмотря на всю их скаредность, разумеется, второе. Для них потеря лица страшнее потери долларов. Доллары — дело наживное, а вот как быть с лицом, с которого сброшена маска? Представьте себе, например, преподобного Инглиша, проливающего слезы по поводу голода и нищеты, скажем, в Латинской Америке или Африке. А как у нас дома? — могут спросить его верующие. Как будет он теперь проповедовать заповеди «Не убий» и «Не укради»? Ведь церковь, похваляющаяся своим гуманизмом, обрекла меня на смерть, а вот мои друзья, которых заклеймили фанатиками, даровали мне жизнь. «Не укради»… Но ведь они за органом не видят человека и заботятся о зданиях куда больше, чем о людях!