S-T-I-K-S. Адская Сотня Стикса
Шрифт:
Голова, и без того соображавшая очень туго, от напряжённого мыслительного процесса разболелась так, что стало совсем невмоготу. Батя посидел какое-то время, стараясь вообще ни о чём не думать, а потом, собравшись с силами, встал и поковылял в сторону твари, которую в самом начале боя удалось вальнуть танковым снарядом.
Туша оказалась действительно огромной. Около пяти метров в высоту, вся покрытая пластинами, напоминающими броню. Лапы когтистые, голова рогатая, на затылке какой-то прикрытый всё теми же пластинами нарост. Жаль, морду не разглядеть – тварь при падении уткнулась ею в землю так, что
Ощутив, как накатывает очередная волна слабости и головной боли, Батя снова был вынужден присесть. Вдобавок к и без того паршивому состоянию появилась жажда – видимо, вследствие кровопотери наступило обезвоживание.
Вода! Ему срочно нужна вода. Если не компенсировать потерю влаги, то довольно скоро наступит помутнение сознания, а потом – снижение всех остальных функций организма, и так ввиду ран, а также физической и моральной усталости, работающего на пределе.
Где взять воду, Батя, благо, знал – местность была засушливой, так что внутри крепости всегда хранился запас. Надо только туда добраться, надо, надо…
Закрыв глаза, Батя начал заваливаться на бок. Хорошо, что сидел он прямо на земле – падение вышло почти безопасным. От удара об землю снова взвыл раненый бок, голова взорвалась канонадой сразу пары десятков танковых пушек. Вытерпеть это оказалось Бате не под силу, и он снова отключился.
В себя пришёл уже в сумерках. Некоторое время лежал неподвижно, снова вспоминая, кто он и где находится. Потом прислушивался, справедливо опасаясь возвращения тех тварей или появления других опасностей. И лишь после этого рискнул открыть глаза и попытался сесть.
Вышло не с первой попытки – самочувствие ухудшилось до предела. Жажда мучила так, что Бате уже слышался звон разбивающихся обо что-то твёрдое капель воды. Умом он понимал – начались галлюцинации, а значит, вода нужна уже просто срочно. Ещё не помешает аптечка, там есть стимуляторы, анальгетики, антисептики, перевязочный материал, моток хирургических ниток и изогнутая стерильная игла. Надеяться на помощь, похоже, не стоит – если никто не явился за то время, что он провёл тут, то уже и не явится. Придётся выживать самостоятельно.
Глюки наступали. Батя помнил, где находится, но перед глазами почему-то вставала совсем другая картина – пригретый солнцем оазис с пальмами и зеркально поблёскивающей гладью голубого прозрачного озерца, заключённый между барханами. Зрелище оказалось настолько притягательным, что критическое мышление отключилось моментально. Не отдавая себе отчёта, Батя пополз к озерцу, пальцами загребая горячий песок. Ухватился за ближайшую пальму, подтянулся. Кое-как дополз до озерца. И с размаху опустил лицо в манящую прохладой влагу.
Хрустнул, ломаясь, хрящ в носу, из ноздрей хлынула кровь.
– Да твою ж налево! – прохрипел Батя. – Уродство!
Уже рукой потянулся к воде и обнаружил под пальцами твёрдый, бугристый лёд.
Вот же подстава! Чем его пробить?
Зашарил по песку вокруг, сам не зная, на что надеется, и вдруг почувствовал острую боль в пальцах правой руки. Аккуратно сжал их и вытащил… нож. Простой армейский нож с сильно иззубренным лезвием и треснувшей рукоятью с эмблемой
Не отдавая себе отчёта, что лёд ведёт себя откровенно странно, Батя долбил и долбил его, пока оставались силы. А потом, отчаявшись, просто воткнул лезвие в ту, пружинящую часть, навалился сверху всем телом…
И лёд, наконец, поддался.
Отбросив нож, Батя руками принялся отламывать внезапно ставшие мягкими и эластичными обломки, расширяя лунку. Кое-как зачерпнул пахнущую грибами воду, глотнул – и едва смог сдержать позыв к рвоте, сообразив, что набрал в рот что-то не то.
Субстанция не была водой. Да и вообще жидкостью – тоже. Больше всего она напоминала паутину, прилипшую к щекам изнутри и нёбу. А ещё в ней перекатывался какой-то шарик.
Не сумев выплюнуть дрянь, которую из-за галлюцинаций принял за воду, Батя открыл рот и принялся выковыривать её руками. Но он потратил слишком много сил, вскрывая то, что показалось ему льдом. В глазах стремительно потемнело, и сознание вновь отключилось – в который уже раз за сегодня.
Глава 2
На этот раз Батя очнулся не от боли или жажды, а от яркого солнечного света. Ровно секунду нежился в нём, наслаждаясь почти нормальным самочувствием. Потом вспомнил, где находится, резко вскочил и едва не рухнул с полутораметровой высоты на высушенную до трещин землю.
Оказывается, ночь он провёл на спине дохлого рогатого монстра. Как ни странно, провёл вполне хорошо – тело наполнилось силами, головная боль прошла, сознание прояснилось, раненый бок вообще перестал напоминать о себе. Отступила даже жажда, хотя глотка по-прежнему оставалась сухой, как пески Сахары.
Первым делом Батя выплюнул остатки той паутины, что была во рту. Долго разглядывал её, удивляясь янтарному цвету и каким-то уплотнениям, похожим на узелки. Вчера в ней вроде бы был ещё какой-то гладкий шарик, но то ли он выпал изо рта после того, как комвзвода окончательно отключился, то ли был ненароком проглочен. А возможно, и вовсе почудился – колбасило Батю вечером жутко, так что возможен любой из вариантов. На всякий случай, ради сохранения собственного психологического спокойствия, комвзвода предпочёл поверить в глюки – уж они-то у него вчера точно были. Да и, в конце концов, не особо приятно считать, что, будучи в несознанке, он слопал что-то из внутренностей твари, которая, судя по всему, питается человечиной.
Изучив порядком изжёванную паутину, Батя переключил внимание на тварь. Осмотр начал с нароста на её затылке. Пластины брони закрывали его со всех сторон, и, судя по царапинам, именно их Батя вчера безуспешно ковырял ножом. А вот чуть ниже виднелась небольшая щель, из которой торчали лохмотья точно такой же янтарной паутины с вкраплениями чего-то, похожего на узелки, и давешний нож.
Хмыкнув, Батя вытащил нож и спрыгнул на землю. На это движение бок всё-таки среагировал, но далеко не так остро, как должен был. Громким урчанием его поддержал желудок, напомнив, что последний раз наслаждался пищей слишком, по его меркам, давно.