S-T-I-K-S. Игры на выживание
Шрифт:
– Младший сержант Егор Журавлев, отдельный саперный батальон второго стрелкового корпуса пятидесятой армии Брянского фронта – Господи, что он несет – Участвовал в обороне на Брянском направлении. Потерял руку. Был эвакуирован в тыл по ранению. Санитарный поезд на пути следования был полностью уничтожен бомбардировкой немецкой авиации. Немцы применили неизвестное химическое оружие. Отравился, чудом выжил. Больше выживших с поезда не обнаружил. С тех пор пробираюсь к своим.
Вроде складно выдал, не похоже, что прокололся с годом или названием части. Командирский состав многозначительно переглянулся между собой. Ага, они тут наверняка насчет кисляка голову ломают.
– Складно чешешь, сержант. Документы-то есть при себе?
– Никак нет, товарищ старшина. В поезде после ампутации лежал под морфием, очнулся уже под бомбежкой. Сидор свой не обнаружил. Выбрался из вагона в одном исподнем. Надышался химией, голова не на месте была. Одеждой и оружием разжился уже после, нашел подорвавшийся на миненемецкий патруль, там же обнаружил мертвого полицая. Вещи их.
Тут в разговор вмешался красномордый, раскормленный мордоворот в фуражке с васильковым околышем. Дикарю он не понравился с первого взгляда, чистенький, сапоги хромом сияют, словно только из кабинета, рожа заплыла, взгляд колючий и смотрит недобро. Пухлой рукой рукоятку маузера, торчавшую из деревянной кобуры, оглаживает, словно примеряется, как бы половчей его пристрелить. Типичный «молчи-молчи», особист. Он таких типов и в своем времени навидался. Не зря насчет него разведчик предупреждал. Опасный тип. А сейчас, судя по нездоровому блеску глаз, смотревших на него в упор из под набрякших век, по особисту, видать, еще и перезагрузка крепко ударила. Адекватности от такой личности ждать не приходится.
– Да что там с ним разговаривать? Диверсант, с первого взгляда видно. К стенке паскуду, да и все разговоры. У нас новая атака на носу, некогда тут с ним цацкаться.
Ротный командир хмуро глянул ретивого НКВДшника и осадил его низким голосом, с нехорошей, и слишком хорошо знакомой Дикарю хрипотцой.
– Остыньте, товарищ Нахрапин. Вам волю дай, так вы каждого окруженца под расстрельную статью подводить начнете. Посмотри на бойца – какой из больного да однорукого диверсант? То, что попал боец под раздачу, его вины нет, если не брешет, конечно. Но с этим потом уже разбираться будем. Нам бы сейчас о другом волноваться надо. Если противник не стесняется применять химическое оружие, а мы уже с вами видели, что он не стесняется, как думаете, что нас ждет в ближайшем будущем?
– Меня, товарищ Зотов, Родина направила защищать ее рубежи от разложенцев и предателей. И я это делать буду до последнего вздоха. Нюх у меня на вранье, и сейчас носом чую – вред этот субчик. Давай его ко мне в блиндаж, через час он нам все ставки, явки, пароли и приказы выложит.
Особист снова упер в Дикаря многообещающий взгляд, приправленный гаденькой ухмылочкой. Так, дело принимает скверный оборот. У него не было ни малейшего желания отправляться на прогулку с этим начинавшим отъезжать в мир вечной охоты будущим пустышом. Добром для него это явно не кончится.
– Говорю же, остынь Семен Иваныч. У нас тут прорыв на носу, чертовщина какая-то твориться, а ты все заговоры вскрыть пытаешься.
Договорить ему не дал очень характерный свист в воздухе. Все стоявшие вокруг, как один, попадали на землю. Дикарь, подстегнутый социальным инстинктом, тоже рухнул, где стоял. Рвануло неподалеку, противно просвистели в воздухе осколки, на голову посыпалась земля. Следом заныли новые мины. Немцы начали вторую атаку.
– Всем бойцам по местам, занять позиции. Ни шагу назад, товарищи, вы знаете что делать! – капитан забрал из рук ординарца ППШ и, согнувшись в три погибели, отполз к стрелковой ячейке.
– Так, паря, стрелять тебя пока, кажись, никто не собирается. Давай с нами, при мне побудешь. После боя посмотрим, что командиры насчет тебя решат.
Похоже, расстрел на месте откладывается на неопределенный период. Осталось только выжить в новой атаке гитлеровцев и пережить атаку мутантов. То, что они обязательно заявятся на грохот канонады, Дикарь не усомнился ни на миг.
Глава 10. Два солдата
Люди редко задумываются о собственной смерти. Не абстрактно, «вот когда-нибудь я могу умереть, когда буду старым и немощным, лежа в собственной постели», а вполне конкретно «я что, умру прямо сейчас!?». Дикарь относился к большинству и к мыслям о смерти практически никогда не обращался. И уж тем более ему не доводилось бывать под минометным обстрелом. Улей предоставил ему две этих замечательных возможности одновременно.
В фильмах все это выглядело красиво — надрывный вой снарядов и мин, красочные, но не слишком точные взрывы, швыряющие тонны грунта в небеса, храбрые солдаты, мрачно пережидающие бомбежку в окопах. С места событий все выглядело под совершенно другим углом. Он никогда не задумыввался, как много мыслей может пролететь в голове за ту пару секунд, когда уши терзает пронзительный свист падающей мины. И в течение этих мгновений, когда ты лежишь, скрючившись на дне окопа, и способен лишь гадать, прилетит ли смертоносный подарок в твое убежище или же он расшвыряет по округе внутренности солдата из соседней стрелковой ячейки. Эти секунды тянутся бесконечно, потому что не ясно, будет ли у тебя еще один шанс подумать после приземления снаряда или жизнь твоя оборвется здесь и сейчас. Никакой окопной романтикой тут и не пахло. Лишь липкий страх, сжимающий внутренности холодными пальцами.
Дикарь слабеющей рукой вытер пот и грязь со лба. После артобстрела дико захотелось курить, и это притом, что он никогда не страдал этой пагубной привычкой. Но вот сейчас все бы отдал за затяжку.
— Ты, я вижу, новичок на фронте? — старому разведчику не откажешь в наблюдательности. Пока Дикарь тряся от страха и сжиматься в клубок на дне окопа, Антип Петрович с легкостью определил в нем новичка. И это притом, что ему явно сейчас очень нехорошо из-за отката — вон, как лицо кривит от головной боли и слабости. Дикарь через это проходил и сам знает, о чем речь.
— Да меня, считай, в первом бою покалечило. На приступ рванули, вспышка, а очнулся уже в наших окопах, когда меня санитар на себе в медсанбат тягал. С той поры от взрывов в дрожь бросает.
Разведчик лишь понимающе хмыкнул в ответ.
— Да уж, вроде вот миномет-то плевый, пятьдесят миллиметров всего, а как мина взвоет, так сразу свет не мил. Залетит такой подарочек в окоп и тебе уже без разницы, гаубица в тебя попала или шутевая противопехотка.
Солдат задумчиво отряхнул колени от налипшей грязи, после чего уже более серьезно посмотрел на Дикаря.
– Ладно, браток, давай приходи в себя, придется тебе чуток повоевать вместе с нами. К пулемету тебя не приглашаю, с одной рукой ты вряд ли с ним управишься, а вот что насчет противотанкового ружья? Ты, с виду, здоров как бык, и со своим изъяном с этой дурой должен совладать. Давай, разбирайся, а мы с Глебкой пойдем «максим» наладим, а то вишь какая неприятность с Сажиным и Твалидзе приключилась. Придется теперь уже нам из пулемета немцев шугать. Проверить только сперванадо, чтобы кожух осколками не побило, а то дело швах.