S-T-I-K-S. Пройти через туман VI
Шрифт:
И всё же кумулятивный выстрел одну или несколько костей твари сломал. Медленно, слишком медленно реагировал элитник на дерзкого кваза с мечом, только что обжёгшего его молнией. Развитый заражённый выбросил мне навстречу лапу, но я успел увернуться. Уход в сторону, взмах, удар, и когтистая кисть элитника упала мне под ноги — нодий справился с ней играючи. От второй лапы я тоже увернулся, но срубить удалось только несколько самых длинных костяных шипов.
Небольшая пробежка вдоль тела монстра закрыла от меня то, что происходило с противоположной стороны тела твари. Это чуть было не стоило мне жизни, так как элита, увидев преимущество, неожиданно хлестнула шипастым хвостом,
Я вскочил на хвост, с него перепрыгнул на спину монстра, в несколько шагов добежал до загривка и нанес несколько стремительных ударов по затылку твари. Споровый мешок прикрывал своеобразный костяной воротник, и пробить его даже нодиевым мечом оказалось не так-то легко. Как, впрочем, и подлезть лезвием под него.
Тварь, начавшая постепенно приходить в себя после удара по хвосту, снова заворочалась. Гигантский монстр тряхнул головой, пытаясь смахнуть со спины настырного кваза. Повезло, что двигался он заторможено, с трудом, и я сумел сохранить равновесие и нанести ещё один удар. Поняв, что до своего спорового мешка элитник мне не добраться не даст, я ударил тем самым ударом, которому научил меня Хёгни.
Перехватив меч обеими руками, вогнал его со всей силы в стык между пластинами. Не важно, нанёс ли повреждения, сейчас значение имеет не точность, а импульс, который пройдёт от меня в элиту.
Сосредоточившись на себе, я привёл себя в состояние полного эмоционального штиля, и тяжёлый нодиевый меч с отвратительным хрустом проломился сквозь толстую костяную броню. Я вогнал его так, как если бы заколачивал сваю в землю, в пиковом усилии призвав все силы, доступные моему бедному квазированному телу.
И оружие не подвело.
Знахари при желании могут развить и тёмную грань своего Дара — кто-то сильно, а кто-то слабей… А нодий при использовании этой грани работает как катализатор и усилитель. Есть такая присказка — против лома нет приёма. В Улье она не всегда верна — есть тут такие твари, что могут спокойно использовать ломы вместо зубочисток. А вот против тёмной грани знахарского Дара действительно защититься крайне трудно. По крайней мере, не то, что я, но и Волк Одина Хёгни Бондур, топчущий Улей со времён Киевской Руси, про такое не слышал. Что вселяло некоторую уверенность в ультимативности данного приёма.
Главное, чтобы у меня получилось довести приём до конца…
Я направил собственную электрическую энергию сквозь меч и своим знахарским надзрением увидел, как искривлённые и хаотичные каналы и меридианы энергетического тела заражённого поразил уже не простой, а кумулятивный энергетический укол нодиевого меча. Получилось не идеально, я понял, что эфект будет, но немного отсроченный. Эх, тренироваться мне ещё и тренироваться.
Однако, как бы криво-косо не был проведён приём, он сработал. Элита так и не поняла, что произошло, поэтому начала брыкаться в попытке скинуть назойливого меня со спины. На этот раз я удержаться не сумел и полетел со спины этой туши в одну сторону. Самым обидным в ситуации оказалось то, что я не понял, как не удержал в руке меч, который благополучно упал с противоположной стороны элитной туши.
Сгруппироваться я не успел. Падение выбило из лёгких весь воздух, плюсом к этому я ещё и каким-то образом откусил себе кончик языка. С минуту валялся на том же месте, куда упал, забыв об элите, и силился втянуть хоть глоток воздуха. Но сквозь слёзы и сопли всё же заметил, как надо мной
И сразу после этого в поле моего зрения появилась уродливая шишковатая башка суперэлиты. Мы встретились взглядами. Тварь оскалилась и протяжно заурчала. Да, я успел нанести элите смертельный удар, но, похоже мне самому это уже никак не поможет. Видимо, Лакшери сегодня ошиблась дважды, и моё время пришло.
Глава 3
Единственное, о чём сожалел так это, что у меня нет при себе гранаты, а лучше двух. Успей я выдернуть кольца, эта отвратительная тварь, переваривая меня, точно получила бы изжогу от такой острой приправы.
В бесконечном хаосе этого момента у меня, наконец, получилось сделать хриплый вздох, и воздух снова хлынул лёгкие. Боль никуда не делась, но, по крайней мере, вернулась способность дышать, и я обнаружил, что всё ещё смотрю в бездну тёмных глаз суперэлиты.
Однажды в одной умной книге я прочитал умную фразу, врезавшуюся в мою память: «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». В моём мире-доноре — том, где я изначально родился, — учёные мужи эту фразу трактовали самыми разнообразными способами. Обычно говорили, что развитие технологий и современной цивилизации отравляет душу человека, самую её суть. Что часто люди при борьбе со злом сами становятся чудовищами, потому что они пытаются делать добро такими же злыми и бесчеловечными методами, а их душа при этом грубеет, и в ней остаётся мало человеческого.
Но я после попадания в этот мир воспринимал эти слова буквально. Только попав в Улей, я преобразился внешне. Если бы надо мной не поработала Брусника, пока я лежал в коме, то, скорей всего, я стал бы ещё уродливей Мальвины. Весь мой путь был отмечен схватками с настоящими чудовищами, а не метафорическими, рождёнными фантазией праздного соевого куколда.
Строго говоря, я и в своём мире занимался тем же самым. И тут не переродился внутренне, не стал чудовищем сам, хотя к этому были все предпосылки. Так что мне было не стыдно погибнуть. Хотя немного обидно уходить сейчас, когда я только нашёл свою стезю в Улье.
Но жизнь — она вообще несправедлива.
Говорят, что глаза — зеркало души. Буркалы суперэлитника были черны, и в них не светилось ничего, кроме пустоты. Казалось, они были порталами в злобную вселенную, кишащую древней ненавистью, превосходящей время и тварный мир. Громкое урчание чудовища сочилось злорадным удовольствием и алчным предвкушением.
В моей крови бурлило столько адреналина, что у меня получилось оттолкнуться от земли и перекатиться, когда на меня обрушилась когтистая лапа. Тело запротестовало против внезапного движения, каждый мускул заныл тупой болью, заставив меня сожалеть о том, что я вообще начал противодействовать элите. Тем не менее, где-то в глубине истерзанной плоти шевельнулась решимость бороться до конца, подогретая злостью на всю эту дурацкую и несправедливую ситуацию. Смерть так долго была моей спутницей, что стала мне уже больше чем подругой. Да, у нас с костлявой определённо куда более близкие отношения, чем не бы хотелось. Но, видимо, желание жить во мне было настолько сильным, что его не смогли подавить ни боль, ни разочарование. Начал обретать форму план, рождённый безысходностью, отчаянием и желанием выжить.