S-T-I-K-S. Змей
Шрифт:
– Правого давим! Давай!
– перенос всего огня на одного элитника дал результат, его завалили первым. А через несколько минут и подранка разделали. Руберов уже добивали под стенами с чувством, с толком, с расстановкой. Когда все было кончено, двое из группы спустились на подъёмнике и стали потрошить эти наросты на затылках тварей. Зачем, не понятно. А когда они вернулись, Оружейнику, наконец, стало ясно, откуда берутся эти горошины, эти виноградины и этот жемчуг.
– Дааа... Неожиданный расклад, - высказался Оружейник и переключился
Молчун посмотрел на Ливера, тот заворожено смотрел на центр стола, пожирая взглядом две жемчужины.
– Слышь, Ливер, с учетом близости Орды, мы бы посоветовали твоей канторе зашкериться и поседеть впустую. Этих, - и он кивнул на потолок, - надо гнать сверху, а то накуролесят по неопытности чего, потом не расхлебаешь, в компост уйдешь.
– Учту, - прохрипел Ливер, и хотел было схватить своей лапищей сокровище. И наткнулся на холодную руку Жнеца.
– “Вот же вошь синяя, клокстопер долбаный, и в правду какой зараза шустрый, даже тени его руки не увидел, вот бляха муха, ситуевина, с таким раскладом и вальнуть могут. А, что куш хорош и ключ, вон, от сейфа на шее болтается”.
Шее как-то сразу стало нехорошо, будто сквозняком подуло, усекут ведь на хрен, и в карьер, там прикормленные «местные чайки» даже косточек не оставят. Ливер закашлялся, отдернув руку:
– Не понял, просипел главный, поставленный здесь Урфин Джусом смотрящим.
– Давай без пены, Ливер, и без понтов. Согласись, мы оговоренное за Бедового еще вчера отбатрачили, а то и позавчера. Да и люди мы не Ваши, не подневольные. Хотим разумного: свободы Бедовому и справедливой доли от сверхурочного. Ну, давай Старшой, иди побухти с Паханом своим,- Молчун кивнул на сейф.
– Это, это, Урфин Джюс не любит такого, всех в расход пустит.
– Ну мы и не девочки его чтобы нам знать, что он там любит. И хватит порожняк толкать. Это ты бойся, а нам без надобности, и не таких Муров видали...
Ливер сглотнул.
– Это угроза?
– как-то выдавил из себя, сразу, будто сдувшийся местный Бос.
Ответа от Молчуна он не получил. Зато утвердительно кивнул Жнец и с любовью начал чистить свои кукри. Эти нехитрые манипуляции с булатом и маслом, сильно ускорили путь Ливера к рации.
– Лебяга, Лебяга, это Мишень, Мишень, отзовитесь. Прием.
Следом затрещало и донельзя недовольным голосом ответило:
– Ты там что, совсем мозги свои пропил, Ливер, связь каждые три дня в 20:00, с днем ты угадал, а вот со временем промашка.
– Джюс, с мозгами все в порядке, тут другое, шёбла, что ты подогнал намедни, в непонятки ушла, батрачит козырно, подтверждаю, зато бузит, вот и условия теперь выставляет. Прием.
– Не кипишуй Ливер, что-то я не догоняю, они, что там у тебя, мазу держат? Прием.
У Ливера вырвали из руки манипулятор радиостанции, бригадир потрошителей не нашел в себе сил сопротивляться. Молчун нажал тангенту.
– Халя-Баля[1], Урфин Джюс - это Молчун, не буду ходить вокруг да около, наши договоренности
В ответ шуршание и потрескивание эфира. И все же через какое-то время ему ответили:
– Слышь, плесень, ты кто по жизни?
Молчун усмехнулся:
– Из танкистов мы.
– Да я Вас всех, сучар диких, Урою. Я глава стаба, авторитет, за мной две тысячи стрелков. А кто вы, шелупонь, скитальцы нищие. Ладно дарю шанс на жизнь, год на меня оттарабаните в той же Мишени. Без мордобоя, конечно, теперь не обойтись, лично тебе Молчун харю чистить буду.
– Да, какой ты авторитет, Урфин Джюс? Лепила ты опомоенный и барыга знатный, это да. Слушай сюда, выпердышь кровавый. На кону семь жемчужин и туева куча споронов и гороха, ну и жизни ржавые шнырей твоих. Да и место это твое поганое, Мурское, в покое не оставим, в горизонт сложим, пластида тут хватит. Прием.
– За Мура не докажите, - нервно дав петуха прокричал фальцетом глава стаба, щелкнув тангентой.
– И не собираемся, лишний головняк нам не нужен. Придет время Стикс с тебя сам спросит. Ну, если конечно выгодно нам не подвернёшься, удавим без базара, мы в своем праве, ты ведь нас всех с самого начала пришить решил, и кусками внешникам продать. Прием.
– Спать не буду, свиданки ждать буду, а доказать все равно ничего не сможете, кто вас бродяг слушать будет.
– Кончай гнилые базары, Джюс. Решай. Тарахтеть, время закончилось.
– Хорошо, хорошо не бросай тангенту. Хотите справедливости, лады, разойдемся, по-вашему. Мои условия: аппаратура должна остаться не тронутой, называете источники информации, откуда узнали о моих намереньях, и проваливайте в месте с Бедовым на все четыре стороны. Весь сегодняшний хабар меняю на Ваше молчание, а лучше потерю памяти о произошедшем. Прием.
– Что ж принимается, и по нашей информированности секрета никакого нет. У тебя, у авторитета целого, главы стаба, и так далее и так далее и тому подобное и тому подобное - ментаты[2] фуфло, у нас, как ты выразился: бродяг нищих, есть на порядок лучше. Ждем час, Бедовый должен выйти на данной чистоте с Ижорского поста. И мы сразу уходим, забираем половину всего, что сегодня было добыто, остальное не трогаем. Слово наше верное, Стиксом клянусь. Все, Урфин Джюс канай дела делать, время пошло. Конец связи.
И Молчун бросил манипулятор рации. Через минут сорок из динамика станции раздалось:
– Я, Бедовый, привет парни, слышите меня? Прием.
Народ зашумел радостно, столпился у медведя с рацией:
– Да слышим. Привет от всех, ты в Ижоре? Прием.
– Да, все норма. Жду в Рамбове на пьяном углу, в Стекляшке. Благодарен, что вытащили, и будьте поосторожней, эта крутизадка Урфин Джюс и его деревянные солдаты, мстить будут. Конец связи.
– Мишень это Лебяга. Прием.
– Мишень на связи Лебяга.