С тех пор как ты ушла
Шрифт:
Еще малышкой я запомнила каждый сантиметр маминого браслета. Папа подарил его ей после того, как она впервые взяла меня на руки в роддоме и назвала «своей маленькой фасолинкой». На золотой подвеске была гравировка с моим именем и датой рождения, а еще сверху слева виднелась небольшая царапинка.
Из-за письменного стола мне не видно, есть ли на фасолинке надпись или царапина. А проверять страшно. Потому что возникает ощущение, будто все, что я знала о своей жизни, в любой момент может перевернуться вверх тормашками и оказаться неправдой.
Отвага – это не то же самое, что отсутствие страха, внушаю я своим пациентам. Отвага – это когда действуешь вопреки страху. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и встаю.
И вот я уже хромаю по ковру, и боль в лодыжке почти не отвлекает от стука сердца, которое так бешено барабанит в груди, что, кажется, готово прямо здесь и сейчас проломить ребра и вырваться наружу.
Снова закрыв глаза, я поднимаю браслет и сперва крепко стискиваю его в кулаке, а потом медленно поднимаю веки и разжимаю пальцы.
Мое имя, дата моего рождения и царапинка в левом углу подвески на месте.
Голова внезапно тяжелеет. Комната начинает вращаться. Чтобы не грохнуться на пол, я быстро опускаюсь на диван, сжимая мамин браслет и пытаясь успокоить себя глубоким вдохом и очень медленным выдохом.
Неужели мама действительно жива? Да еще, как сказала лжепациентка, живет в одном штате со мной. Такая возможность просто не укладывается в голове.
Дрожащей рукой тянусь к мобильному телефону и отменяю все утренние приемы. Я ведь и думать-то толком не могу, не говоря уже о том, чтобы кого-то консультировать.
Не знаю, как быть дальше, зато очень хорошо знаю, что не могу сейчас оставаться в одиночестве.
Я стою перед домом Эдди на бульваре Пико и стучу в дверь. Он открывает, явно растерянный оттого, что я явилась к нему среди недели, да еще с утра.
– Ничего не случилось? – спрашивает он. – А то нам в школу пора.
У него за спиной возникает Сара с рюкзачком в розовых и фиолетовых тонах.
– Привет, Лима!
– Не хочешь к нам присоединиться? – предлагает Эдди.
Меня на время затягивает реальность повседневной жизни. Если я вместе с ним повезу его дочь в школу, он может вообразить, будто я склоняюсь к переезду. Мне не хочется вводить в заблуждение ни его, ни Сару, и я отчаянно пытаюсь придумать предлог, чтобы отклонить его предложение.
Сара поднимает на меня большие голубые глаза.
– Тройную порцию, – говорит она.
Ее слова трогают меня до глубины души. Когда мы с Эдди ведем ее поесть мороженого, то каждый раз покупаем рожок с тремя шариками, а потом делим его между собой. Это потому, что я как-то рассказала им историю о своем последнем путешествии вместе с родителями, перед самой маминой смертью. Тогда мы поехали на лето в Италию и, в каком бы городе ни оказывались, всегда покупали тройное джелато – одно на всех.
Мама носила в кошельке фотографию,
Сара все так же стоит передо мной в ожидании ответа.
– Конечно! – говорю я.
Она сует ладошку мне в руку, и мы вместе идем к машине Эдди.
Доезжаем по бульвару Пико до частной школы, где учится Сара. Эдди останавливает автомобиль у ограничительной линии, выходит и огибает машину, чтобы открыть для дочки заднюю дверь. Та выбирается из салона, и они обнимаются на прощание.
– Люблю тебя, – говорит Эдди.
– Люблю тебя, папочка, – раздается в ответ.
Девочка машет мне в окошко, я тоже ей машу.
Эдди возвращается за руль и поворачивается ко мне:
– Что происходит? Почему ты не на работе?
– Кое-что случилось, – сообщаю я.
– С каким-то пациентом? – уточняет Эдди.
– Не то чтобы… – Я замолкаю. Лодыжка еще ноет, и все, что случилось утром, начинает постепенно до меня доходить. – Поехали к тебе, я лучше там расскажу.
Оказавшись у него дома, я действительно все рассказываю: про поддельную пациентку, про то, как она сказала, что моя мама еще, может быть, живет где-то в Сан-Франциско, про браслет.
– Ого, – тянет Эдди, осмысливая мои слова. – Ты знаешь, кто эта девушка?
– Она не сообщила своего настоящего имени, – вздыхаю я. – Сказала, если я его узнаю, это может быть очень опасно для меня. И что люди, которые охотятся за мамой, станут преследовать и ее, если пронюхают, что мы встречались. Я погналась за ней, но она оказалась быстрее. Эдди, я должна ее найти.
– А как насчет камер видеонаблюдения в вашем бизнес-центре, в вестибюле например? – спрашивает он.
– Никогда раньше не обращала внимания, есть они или нет, – признаюсь я.
– Потому что если мы добудем ее изображение с камер, то сможем выяснить, кто она такая. Просто загоним картинку в приложение для распознавания лиц.
Во всем, что касается таких высокотехнологичных штучек, Эдди ас. Он инженер-программист: создает, отлаживает и разрабатывает программное обеспечение вроде операционных систем, бизнес-приложений и систем сетевого управления, которые разные компании используют в делопроизводстве. Он везунчик, потому что может работать из дома, а с тех пор, как он стал одиноким отцом, это просто благословение.
– Даже если камеры и есть, она была в бейсболке, чтобы спрятать лицо, – сообщаю я.
– Никогда нельзя знать заранее, – обнадеживает Эдди. – Может, под каким-то углом лицо и мелькнуло. Поедем и выясним. Я за руль. – И он берет ключи от автомобиля.