С тобой мои мечты

Лондон, январь 1772 г.

– Мы едем не в том направлении!

Вместо того чтобы повернуть на запад, к старым воротам Темпл-Бар, карета свернула на восток по оживленной Флит-стрит. Возница вовсю нахлестывал лошадей, прокладывая себе путь в гуще экипажей. Поверенный поднял к потолку трость, собираясь постучать кучеру, но Миллисент мягко коснулась его рукава, и трость замерла в воздухе.

– Кучер следует моим указаниям, сэр Оливер. Мне

– На пристань? Но… ведь у вас назначена встреча, миледи, и время уже поджимает.

– Это не займет много времени.

Поверенный откинулся на подушки и облегченно вздохнул.

– Что ж, раз у нас есть свободная минутка, может быть, вы позволите задать вам пару вопросов об этой таинственной встрече, которая нам сегодня предстоит?

– Сэр Оливер, – взмолилась Миллисент. – Разве ваши вопросы не могут подождать, пока я закончу свои дела на пристани? Боюсь, сейчас я не в состоянии думать ни о чем другом.

Леди Уэнтуорт отвернулась к окну. Ее спутник примолк, хотя вопросы так и вертелись у него на языке. Экипаж уже миновал собор Святого Павла, начиная спускаться к Темзе. В воздухе ощущался тяжелый резкий запах. Когда они пересекли Фиш-стрит с ее обветшалыми сараями и заброшенными пакгаузами, поверенный все-таки не выдержал:

– Может быть, вы хотя бы поведаете мне, что у вас за дело на пристани, миледи?

– Мы едем на торги.

Оливер Берч выглянул в окно и окинул взглядом пеструю толпу рабочих, карманников и шлюх.

– Надеюсь, вы останетесь в карете, миледи, и позволите мне отдать распоряжение одному из грумов, чтобы он приобрел то, что вас интересует?

– Простите, сэр, но я должна сделать все сама.

Кучер свернул во внутренний двор какого-то полуразрушенного здания на Брукс-Уорф. Экипаж так резко накренился, что поверенный охнул, ухватившись за стенку кареты. За окном была видна внушительная толпа пришедших на аукцион – странная смесь из щегольски одетых джентльменов, оборванных лавочников и моряков. Судя по всему, торги шли полным ходом.

– Тогда хотя бы скажите мне, что вы собираетесь здесь делать, леди Уэнтуорт. – Берч первым выбрался из кареты. Несмотря на пронизывающий сырой ветер, в переулке стоял ужасающий смрад, к которому примешивался резкий речной запах.

– Об аукционе я узнала сегодня утром в «Газетт». Здесь распродают имущество покойного лекаря по имени Домби. Он вернулся с Ямайки месяц назад совершенным банкротом. – Миллисент натянула на голову капюшон и вышла из кареты, опираясь на руку поверенного. – Этот джентльмен заболел и умер. Его не успели бросить в долговую тюрьму. С тех пор прошло чуть больше недели.

Берчу пришлось прибавить шагу, чтобы не отстать от Миллисент, которая уверенно прокладывала себе дорогу сквозь толпу, стараясь протиснуться в первые ряды.

– И что же из имущества покойного доктора Домби

Леди Уэнтуорт ничего не ответила. Поверенный заметил, как серые глаза его клиентки нетерпеливо обшаривают выставленные на продажу личные вещи лекаря, разложенные на кое-как сколоченном помосте.

– Надеюсь, я не опоздала, – пробормотала она.

Берч замолчал, решив отложить расспросы на потом. В этот момент на пороге показался надсмотрщик. Он тащил за собой изможденную старую африканку, завернутую в ветхое одеяло, под которым не было ничего, кроме грязной рубашки. Шея, руки и ноги несчастной были скованы кандалами. Женщину грубо втолкнули в деревянную клетку, высившуюся на помосте.

Берч на мгновение зажмурился, преодолевая отвращение, которое вызвало у него это зрелище. Он считал работорговлю варварским и постыдным промыслом, настоящим бесчестьем нации.

– Гляньте-ка сюда, жентльмены. Вот эта самая рабыня была личной служанкой доктора Домби, – прокричал аукционист. – Ее одну бедный малый прихватил с собой с Ямайки. Конечно, она не больно-то красива – у нее полно морщин, – а по части прожитых лет она может поспорить с самим Мафусаилом. Но, говорят, она самая настоящая африканская королева, жентльмены, истинный крест. И к тому же очень смышленая. Так что хотя она и стоит добрых тридцать фунтов, что скажете, если мы начнем наш торг с одного фунта? – В ответ послышался громкий смех и откровенно издевательские возгласы. – Ладно, жентльмены. А как насчет десяти шиллингов? – Голос аукциониста потонул в реве толпы. – У нее хорошие зубы, ей-богу! – Грубым жестом он заставил женщину открыть рот. На потрескавшихся губах рабыни запеклась кровь. – Десять шиллингов! Кто даст десять шиллингов? Есть такие?

– Да что ты в ней нашел, черт побери? – раздался чей-то крик.

– Пять, жентльмены. Кто готов предложить пять шиллингов?

– Твоя рабыня никуда не годится! Пустой хлам! Да будь мы в Порт-Ройале, ее бы оставили подыхать на пристани.

Берч бросил взволнованный взгляд на Миллисент и заметил, как ее лицо исказилось от боли. На ресницах леди Уэнтуорт блестели слезы.

– Здесь неподходящее место для вас, миледи, – прошептал он. – Ни к чему вам видеть все это. То, за чем вы приехали, должно быть, уже ушло с молотка.

– В объявлении говорится, что она была отличной африканской девкой. – Какой-то мужчина средних лет, по виду мелкий служащий или торговец, скорчил насмешливую гримасу и швырнул в рабыню смятой газетой. – Но теперь-то она слишком стара и вряд ли сгодится для…

– Пять фунтов! – выкрикнула Миллисент.

Толпа моментально притихла, и все взгляды устремились наледи Уэнтуорт. Даже аукционист, казалось, на какое-то мгновение лишился дара речи. Морщинистые веки старой негритянки приоткрылись, она неподвижно уставилась на Миллисент.